Михаил Гиголашвили - Тайнопись

На улице мы попали в средневековое шествие. Стражники в латах волокли на тележках громадные винные бочки. Гвардейцы пощелкивали мечами и потрясали алебардами. Крестьяне в охотничьих шляпах и теплых гамашах катили деревянную давильню на скрипящих колесиках. Внутри стояла женщина в венце из виноградных лоз. Она посылала воздушные поцелуи и потрясала гроздьями винограда. Рядом с давильней шагали полногрудые белокурые статные селянки с кувшинами. Отставив мизинчики и завлекательно улыбаясь, они на ходу наливали вино в пластиковые стаканчики и подавали их в толпу. Я успел подхватить парочку.

— Обратите внимание на белизну женских лиц, — сказал академик, глядя исподлобья на процессию. — Знаете, в этой избитой триаде — «белизна-фарфор-лица немок» — есть доля правды… Глядя на них, можно понять, почему когда-то встал вопрос о голубой крови. Тут сторонники арийской теории несомненно находят сильный аргумент в свою пользу.

Я на это заметил, что мне не совсем ясно это дело с арийцами. В Индии они были малы, черны и плюгавы, а, дойдя до Европы, вдруг стали велики, белы и светловолосы. Как это понимать?

— Как и всё остальное, — махнул он рукой. — Как вы понимаете теорию о том, что все люди вышли из Африки? Почему они тогда белые, а сами негры — черные? Это всё темный лес, который с каждой новой челюстью, извлекаемой из земли, становится еще темней. Лучше работать со словом, чем с костями… Но согласитесь, что некоторые немки весьма красивы — какой-то высокой, надменной, потусторонней красотой.

— Всякие женщины красивы… — откликнулся я и вспомнил старые подначки: — Кстати, вам приписывают еще одно мудрое изречение.

— Какое еще? — подозрительно уставился он на меня из-под берета.

— «На свете женщин нет, есть только одна вульва со множеством лиц»…

— Что это вы на меня клевещете сегодня, а? Такого я говорить не мог. Это и по сути неверно, ибо каждая… эээ… особь имеет свой облик… Поверьте уж мне, я этого добра повидал на своем веку…

— Хотите сказать, что филология — профессия сугубо гинекологическая? — засмеялся я.

— Иногда даже с проктологическим уклоном, — задорно подхватил он.

— Или ротогорловым, — поддакнул я.

И мы чокнулись мягкими стаканчиками. Это было противно — нельзя чокаться и не чувствовать упругости стекла, не слышать призывнопривычного звона — сигнала к счастью. Добив кисловатое вино, я вернулся к старой теме:

— Впрочем, и с красотой тоже не всё ясно. Красота — понятие относительное, держится только на мнениях, как учит Демокрит. Вот в Африке царьки свой гарем в клетках держат, чтобы бабы жирнее были, как рождественские гусыни, которым в глотку корм палкой проталкивают. Рабыням и пропихивать не надо — сами уплетают за милую душу и за обе щеки, что им еще в клетках делать? А царь с главным шаманом каждое утро обход делает, выбирает, какой бы женой закусить на обед… Свои законы, согласитесь.

Академик, отпивая вино малыми глоточками, кивнул головой:

— Вы очень правы. Знаете, однажды, где-то в Париже или Лондоне, я стоял в тамбуре поезда и наблюдал, как выгружается чета негров. У них был огромный баул размером с гробовую плиту. Они вдвоем с трудом подволокли его к дверям и, когда поезд встал, жена спустилась на перрон, подставила голову, муж с трудом водрузил тюк ей прямо на темя, она подкинула его, поправила — и пошла. Он — за ней, не обращая внимания на багажные тележки, во множестве стоящие кругом… Традиции, ничего не попишешь… Их надо лелеять, а не нарушать… Тут что, вечный праздник?.. — вдруг громко спросил он, как будто только что проснувшись. — Там фокусники, живые картины, фигуры, балет, здесь опять что-то такое эдакое… И костюмы какие добротные, немецкие… Немцы всегда славились добротностью…

— Живой город Кельн. За ваше здоровье! Пейте! Красное вино — это не опасно, — заверил я его.

Скоро вино, побратавшись с коньяком и пивом, развернуло меня в сторону жареного мяса.

— Вас демоны не беспокоят? Не зовут отведать убоины? — спросил я у академика, маленькими глотками пившего вино. — Плоти зарезанной свиньи? Надеюсь, у вас с мусульманством ничего общего?..

— Боже упаси, какой я мусульманин? Я православный, что вы!.. То есть лютеранин… Но это всё равно. Разве сейчас не мясопуст?.. Можно есть скоромное? Кстати, как вы думаете, может быть, все-таки вернуться и купить ей ту голубенькую блузочку?.. Конечно, там шов неровен, но все — таки…

— Забудьте! Потом! Блузок много! — ответил я, помахал последним стражникам, добил чекушку и купил две горячие булки с круглыми шипящими котлетами размером с берет академика; одну дал Ксаве, в другую впился сам.