Мария Свешникова - Небо № 7

— Ты будешь смеяться, но я не встречал ни одну девушку, которая могла бы состязаться с тобой в оригинальности.

— Уверен?

— Даю руку на отсечение.

— Отсекать буду медленно и больно, так что хорошенько подумай. У меня этими руками на отсечение и зубами на выбивалово уже весь холодильник забит.

— А ты на органы продавай!

Лил сильный дождь.

Мы стояли возле крыльца, так, что крыша уже защищала нас от капель, но еще было видно небо.

Макс столкнул меня в дождь. Простыня чуть не упала с моего тела. И оставил меня в этом дожде одну. Второй раз за полчаса. Как будто думал или сомневался.

Я тоже сомневалась. Потому что знала, что не стоит заниматься с человеком сексом, если намереваешься завести с ним отношения. А тем более не стоит спать с человеком, с которым надеешься познакомиться.

— Что ты делаешь?

— Стой и охлаждайся. Как надоест, возвращайся на крыльцо.

Я стояла в холоде начинающегося ливня.

— Зачем ты так? — спросила я обиженно.

— Хочу посмотреть, сколько ты продержишься. Да, и зрелище красивое!

Ледяные капли скользили по моему загоревшему телу. Так просто. И так привычно.

Дождь бил с такой силой, что мы видели друг друга с трудом. Стоя на расстоянии пары метров. Своеобразная сепия природных явлений.

— Так ты хочешь? — кричал он, пытаясь стать громче дождя.

— Хочу чего?

— Поцеловать меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты первым сделал шаг.

Дипломат фигов. Он сделал ровно шаг. Такой шаг, чтобы именно мне пришлось принимать решение, двигаться ли в его сторону. Он сделал свой выбор — и снова перекинул право хода на меня. Следует также заметить, что этот шаг позволял ему оставаться на суше и не покидать порога крыльца.

Я стояла, мокрая и холодная от дождя. Скупая на эмоции. И эмоционально обнаженная. В ступоре, готовая войти в штопор.

Я хотела его каждой частью своего тела.

Но я боялась приблизиться. Все знают этот ступор — когда импульсы неподвластны, когда мышцы перестают сокращаться. И ты замираешь в моменте.

Дождь лил, нанося сотни тысяч единовременных ударов, повторяя эту природную дробь.

Слезы смешивались с дождем. Что делаю я? Что я творю?

Ресницы пили грозу.

— Я хочу, чтобы ты подошел ближе.

— Зачем! Сама не можешь? Я свой выбор сделал, пустив тебя в машину. Теперь ты сделай свой.

Макс улыбался. Он чувствовал каждую мою мысль и знал наперед весь спектр чувств.

— Стесняюсь!

— Первая правда, которую ты мне сказала!

— Хватит на сегодня психоанализа, доктор Фрейд!

— Правда хочешь, чтобы я приблизился? Только смотри — я не остановлюсь!

— Значит, мы с тобой будем на одинаковых скоростях.

Он взял меня за руку и притянул к себе. Сильно и резко.

Поцелуй имел вкус дождя и спадающей ночной жары. Остывшего в морозильнике шампанского, белого вина восемьдесят какого-то года (и как оно не протухает?) и чего-то еще.

Наверное.

Мы касались двадцатью пальцами четырех рук наших тел.

Мы дотрагивались четырьмя губами четырех губ.

Мы тянули четырьмя руками четыре руки.

И сливались в чем-то одном. Чему не хотелось давать названия.

Переползали в дом. Медленно.

Обычно мужчина, дорываясь до тела (хотя что я знаю про мужчин), вонзаются в тебя яро и неистово, понимая, что все — дорвался. Тут было иначе. Он делал все так медленно и постепенно, не то чтобы сосредоточенно — скорее сконцентрированно.

В какой-то момент он резко остановился, сжав безумно сильно мои руки, так что едва ли я могла сделать хоть какое-то телодвижение.

— Открой глаза!

— Зачем?

— Не хочу потакать твоему детскому воображению. Ты вообще с кем занимаешься сексом, со мной?

Это был мой первый мужчина старше двадцати трех. Сказать правду — это был мой первый мужчина. До этого было так — шушера.

— Сколько тебе? — спросил он вдруг.

— Двадцать.

— Правда, что ли?

— Сажают до четырнадцати. Расслабься.

Макс прижал меня к стенке (или это был шкаф) и, хватая пальцами шею, буквально заставлял смотреть на него, когда хотелось отвернуться и уйти в себя, он заставлял смотреть, он заставлял реагировать на каждое прикосновение, он заставлял не стесняться мурашек, которые забежали по моим ногам от практически невесомого касания его мужского символа. И потом он снова отрывался и ждал реакции.

— Я сдаюсь!

Понятное дело, что сдалась я, а не он.

Отныне у нас был один общий вес на двоих.

На перепутье этажей мы забыли, что есть спальня, простыни и другая мишура. И тупо, обыкновенно и привычно для любого жителя Земли отдавались друг другу. У нас было сегодня. А завтра подождет.