Константин Кропоткин - Содом и умора

Вчера вечером дорожный патруль содрал с него сто рублей за переход в неположенном месте, чем нанес серьезную душевную травму. Дело не деньгах, а в квитанции, которую Марк, сколько ни бранился, так и не получил. Из этого следовало, что деньги, скорее всего, осели в кассе ближайшего винно-водочного магазина («я им кто — спонсор?» — возмущался Марк, придя домой).

— Тебе сон каким показался? — пожалел его я. — Приятным?

— Ну, да, очень, — подумав, сказал Марк.

— Так это и есть самое главное! — с наигранным восторгом воскликнул я. — Может, ты пойдешь через дорогу на красный свет, а тебя машина собьет!

— Очень приятно! — рассердился Кирыч.

— Ну, не насмерть же! — продолжил я. — А так, чуть-чуть заденет, чтобы ты смог растянуться на дороге в живописной позе. Представь, лежишь ты в своем белом костюме, рубашечке с рюшами…

— Нет, на мне шоколадный блейзер и бежевые брюки… — решительно заявил Марк, сделавшийся в последнее время поклонником земляных цветов.

— Пусть так, — согласился я. — Лежишь ты, значит, на дороге, как… — тут я мысленно начал махать руками, чтобы отогнать назойливое видение, на кусок чего будет походить Марк, если нарядится во все коричневое. Мысль послушалась и убежала. — …Как поверженный Бог. Глаза полуприкрыты. Длинные ресницы отбрасывают тени на лицо бледнее мела…

Марк ловил каждое мое слово и млел.

— …Ветер от проезжающих мимо машин обдувает твои уста, такие алые, словно только что откушали земляники, — сочинял я, — …шевелит локоны, веером рассыпавшиеся по асфальту…

— И что дальше?! — прервал Кирыч полет фантазии.

— Скажи, — разозлившись, я чуть не кинул в Кирыча кружкой. — Ты хочешь под какую машину попасть?

— Ни под какую.

— А если подумать? — не отставал я.

— Под трехколесный велосипед, — буркнул Кирыч.

— Ай, как славно, — восхитился я и, зажав пальцами нос, прогундосил. — Под трехколесный велосипед попал сегодня 40-летний москвич. Транспортное средство дальнейшей эксплуатации не подлежит, родители 5-летнего водителя намерены добиваться компенсации через суд.

Марк прыснул.

Я оставил в покое свой нос и с укоризной сказал.

— Вот так про тебя и расскажут. В передаче «Курьезы недели».

— Мне «Форд» нравится, — сказал Марк. — Видали маленькие машинки с цветными полосочками? Такие лапочки!..

— Вот именно! — воодушевился я. — Лежишь, ты, значит, на асфальте, а из «Форда» в полосочку выходит мужчина твоей мечты…

— Ах! — расцвел Марк.

— «Ах!» — подхватил я. — «Простите!» — говорит он, склоняясь над тобой. А ты только стонешь в ответ. Тогда он подхватывает тебя на руки и несет в машину.

— Ой, как интересно! — волнуясь, сказал Марк.

— …Он везет тебя в больницу, там тебя обмазывают зеленкой с ног до головы, бинтуют по самые глаза. Ты растерянно хлопаешь ими, смотришь на него и все ему прощаешь, потому что в душе твоей поселяется любовь, — говорил я все больше увлекаясь. — Она заливает твое существо, как обжигающая смола, она заполняет собой каждую клеточку твоего тела. Он глядит в твои чарующие фиалковые глаза и…

— Фиалковые… — повторил Марк и причмокнул, словно пробуя конфету.

— …И тут же в тебя влюбляется! — торжественно закончил я.

— Чушь! — сказал Кирыч, будто выплюнул.

— Тебя никто не спрашивает! — вскинулся Марк.

— Подумаешь! — Кирыч сложил руки на груди и воинственно закинул ногу на ногу.

— Да, — согласился я. — Тут надо бы подумать, какой твой принц из себя.

— Весь из себя, конечно, — фыркнул Кирыч, зная вкусы Марка не хуже моего.

— Во-первых, умный, — заявил Марк. — Во-вторых…

Он задумался.

— Вот если бы славины плечи приставить к герочкиной голове… — наконец, сказал Марк. — …Нос чтобы, как у Феди, а попка, как у Адама…

— Чем тебе зад Гека не нравится? — поинтересовался я, вспоминая накачанные футболом выпуклости бывшего марусиного фаворита.

— У него дынькой, а надо чтобы была яблочком, — пояснил Марк.

— Персиком не хочешь?

— Таким же румяным? — загорелся Марк.

— Таким же волосатым, — поправил я.

— Пусть будет персик, — покорно согласился Марк. — Если уж совсем много шерсти, то можно удалить.

Кирыч поежился, и надо сказать, у него были на то все основания.

— А что кроме волос должно быть у твоей мечты в штанах? — сменил я тему и многозначительно опустил глаза ниже марусиного ремня.

— Ты лучше дальше расскажи! — вспыхнув, потребовал он.

— И вот, — охотно продолжил я. — Сидишь дома, весь в бинтах, и думаешь о том, что никогда тебе не увидеть моего спасителя…