Константин Кропоткин - Содом и умора

— Надо купить противогаз! — пробубнил я, мысленно проклиная себя за душевную отзывчивость.

Красить волосы Марк любит при свидетелях, которые обязаны расточать восторги достижениям современной химической индустрии, научившейся вытравливать из волос природный блеск, делая их похожими на паклю. Марк уверен, что это красиво. «Богато», — говорит он.

На этот раз краситель был беспримерно вонючим. Платок уже не спасал. Нос, не выдержав химической атаки, отказался служить и я с шумом выталкивал отработанный воздух через рот.

— У дебя башка выглядид дак, буддо бозги закипели, — сказал я, глядя на пену, размазанную по марусиному черепу.

— Когда ты меня увидишь, у тебя у самого мозги закипят! — пообещал Марк.

— Од ужаза?

— От восхищения! Это будет не просто блонд, а настоящая белизна. Я покажу ему, где раки зимуют!

Марк помахал кулаком пустоте. Я знал, для кого предназначался этот жест, а заодно и вся экзекуция с перекрашиванием. Сережа, две недели назад предложивший «остаться друзьями», никак не выходил у Марка из головы. Оскорбленный в лучших чувствах, теперь он разрабатывал планы мести.

А именно:

а) обольстить президента чего-нибудь и проехаться мимо сережиного дома в «линкольне».

б) стать телезвездой и послать Сережу на три буквы на глазах у миллионов телезрителей.

в) переколотить все окна в его квартире…

Вариантов было много, но на их исполнение вечно чего-нибудь не хватало — президента, связей в Останкино, смелости… Месть разваливалась на куски, как снежная баба в руках неумелого ваятеля, и в итоге марусином распоряжении остался всего-лишь один план: радикальная химическая красота, от вида которой Сережа, как истинный джентльмен обязательно выпадет осадок и всю оставшуюся жизнь будет жалеть, что упустил синюю птицу своего счастья. Или, точнее, Птицу Сияющую Белизной.

Марк бросил кисточку в банку, на дне которой еще осталось немного ядовитой массы, и упаковал голову в полиэтиленовый пакет.

— Ты седину имеешь ввиду? — переспросил я, убирая от лица платок. Под пакетом, химикат вонял не так интенсивно. — То-то повезло старикам. Нечаянно вошли в моду.

— Нет, не седина, — сказал Марк. — Настоящий белый цвет. Как у этих… мериносов.

— Ах, альбиносов! — догадался я. — Так тебе не цвет нужен, а его отсутствие!

— Называй как хочешь, ты же умный. Вон какая у тебя голова большая.

Марк хитро прищурился. Обычно лисий вид означает, что его осенила какая-то идея. Пакостная идея.

— Давай мы тебя тоже осветлим! — подтвердил он мои предположения. — Краски еще много осталось!

— Ни за что! Я не хочу ходить белым, как снеговик! — сказал я.

Я довольно критически отношусь к своей внешности. Плечи могли бы быть и шире, нос поменьше, кожа понежнее. Но волосами я вполне доволен. Не зря ведь один поэтически настроенный парикмахер сравнил их с расплавленной медью.

Зачерпнув кисточкой остатки смеси из банки, Марк шмякнул ее мне на голову. От удушливой волны нос подал в отставку, а в горле затеялась революция — засвербило, заскреблось…

— Ай! — закричал я и понесся за спасением на кухню, где Кирыч варил борщ. — Угомони парня! Он хочет, чтобы я поседел! — кричал я.

— Волосы — не ноги! Новые вырастут! — примирительно сказал Кирыч.

— Точно! Походишь немного беленьким, а потом мы тебя обратно перекрасим! — веселился Марк, тыкая мне в темя кистью с мастерством опытного фехтовальщика.

Я пожалел, что окно на кухне закрыто. Тогда можно было сигануть через подоконник, благо до газона недалеко — первый этаж.

— Она была блондинкою — волосики корзинкою! — вконец расшалился Марк.

— Мама! — завопил я и помчался в ванную — единственное помещение в нашем доме, которое надежно запирается изнутри.

Волосы смердели, как целый химзавод.

— Красота-а-а блондинки так обманчива! — выводил Марк за дверью.

— …Тебе хорошо, ты некрасивый! Нашел себе Рыжика и никаких соблазнов. А мне как быть?

Марк сидел на кухонном столе и болтал ногами. Пластиковый пакет на его голове стоял дыбом, словно боярская шапка.

Кирыч не ответил, хотя, по-моему, имел полное право дать Марусе по наглой физиономии. Конечно, в нынешней ситуации ему полезно заниматься аутотренингом: «Я самый красивый, у меня все хорошо, вот войду я по улице и все встречные ребята будут падать и сами собой в штабеля укладываться». Но оскорблять-то зачем?

— Сыскался аполлон, — саркастически сказал я, вытирая голову полотенцем. — На тебя же без слез смотреть нельзя: тощий, нескладный, да еще и крашеный. Не человек, а неведома зверушка.