Макар Троичанин - Вот мы и встретились

Звёзды на мо-о-о-ре-е,

Звёзды и в сердце моём.

Такого ещё с ней не бывало: шквал, шторм, тайфун аплодисментов обрушился на сцену, оглушив и затопив её жарким цунами восторженных криков, хлопанья, улыбок и внутренней радостью от неожиданно прорвавшегося вокального таланта. «Всё же я сумела расшевелить, отогреть их закоченевшие в темноте души», - удовлетворённо билась в голове мысль. – «Я сумела!» А зал требовал нового тепла.

- Бис! Бис! Бис! – неслось уже со всех сторон, и нельзя было отказаться, да и не хотелось – она тоже вошла в творческий раж.

- Сияла ночь. Луной был полон сад… - нервное напряжение спало, что позволило певице глубже вникать в смысл стихов и вернее передавать его интонациями послушного голоса. «Лишь бы не переборщить», - думалось, - «не заорать валаамовой ослицей», - но всё было в меру. Она стала ещё чётче различать лица слушателей и видеть на них отрешённость от сумрачных повседневных забот, погружение во взрослую сказку, и не было равнодушных. И опять горячие аплодисменты, но уже без настырных требований повтора, потому что, слившись с актрисой душами, все верили, что он и так будет. Только один, негодник, сидел, насупившись, в переднем ряду и не удосужился даже пару раз соединить ладони, хотя бы для приличия, и им был никто иной, как К-сри. Он, очевидно, злился и на неё, и на себя за то, что от него скрыли самый выигрышный гастрольный номер, и, конечно, не верил, что голос у Марии Сергеевны прорезался только что. «Ну и хрен с тобой!» - не пожалела она продюсера, оглянулась на кулису, где столпились северные собратья, и узрела, что по дряблым щекам Пирамидона текут слёзы умиления, не удержанные надорванными нервами, а Влад уцепился двумя руками за портьеру, прижался к ней бледной щекой и вглядывался, наверное, внутрь души, выискивая там и своё артистическое вдохновение, и, может быть, уже раздумал бросать подлое дело. Алёны видно не было. Мария Сергеевна подошла к Стасу.

- Мари-и-я Сер-ге-е-евна… Мари-и-я Сер-ге-е-евна… - мямлил он, улыбаясь и не находя нужных слов, чтобы передать своё восхищение, а она, не церемонясь, в эйфории чувств, притянула его за голову и смачно расцеловала.

- Спасибо, друг! – и снова вернулась к зрителям, которые терпеливо ждали, гулко аплодируя в лад. Только Адамов исчез.

- В том саду, где мы с вами встретились… - и ещё:

- Спокойно и просто я встретилась с вами… - а потом:

- День и ночь роняет сердце ласку… - и, конечно:

- Я помню вальса звук прелестный… - она уже лихорадочно ворошила в памяти скудный репертуар и боялась, что собьётся, забыв слова посередине мелодии, да и пора как-то заканчивать затянувшееся дилетантское нытьё, но душевно отогревшиеся тундровики не отпускали, им спешить некуда: всё равно и днём, и ночью всё одно – ночь. И вдруг Мария Сергеевна допёрла, что ей надо сделать, как ублажить публику и завершить выступление. По наитию она вышла к самой рампе и запела, повысив голос:

- Прощайте, скалистые горы,

На подвиг Отчизна зовёт… - и многие в зале стали подпевать:

- Растаял в далёком тумане Рыбачий,

Родимая наша земля… - пели уже, наверное, все. И, вставшие рядом, Пирамидон, Влад и Стас. Только Алёна, исковерканная попсой, молчала, не зная ни мелодии, ни слов, и жалко улыбалась.

Когда возвышенное хоровое пение завершилось, на сцену полезли с благодарностями и поздравлениями наиболее разгорячённые зрители, в основном, женщины, поскольку мужчинам для существенного разогрева эмоций не достаточно и нужно ещё кое-что материально-жидкостное. Но всех опередил Адамов. Возникнув из тёмной кулисы, он преподнёс народной певице огромный букет живых цветов, как-то выживших в промозглом не цветочном климате – целую клумбу, и Мария Сергеевна вмиг изменила его рейтинг с негативного на нейтральный и даже позволила чмокнуть в употевшую щеку. И другие не отстали, приберегли по два-три цветка в богатой целлофановой обёртке, так что скопилось ещё на солидный сверкающий букет и досталось и не заслужившим соратникам. А одна не в меру разгорячённая дама, не обиженная телесами, так необходимыми в этом северном краю, с пышной папуасской причёской, крашеной в оранжевый тёплый колер, вся обвешанная драгоценными бирюльками, по-свойски крепко облапила певицу так, что той стало жарко, расцеловала в обе щеки и, сияя удлинёнными тёмно-синей тушью прозрачно-серыми глазищами, порывисто сняла с мощной выи янтарное ожерелье и напялила на оторопевшую Марию Сергеевну, впервые заработавшую на сцене такой богатый подарок.