Макар Троичанин - Вот мы и встретились

Когда они, утомлённые и схряпанные, выпали из последнего, а может, из первого, чёрт и тот уже не разберёт, клуба, то остолбенели, увидев над Севером гигантский занавес Полярного сияния, тканый светящимся и переливающимся многоцветьем газового конденсата в верхних, разреженных холодом, слоях атмосферы. Он закрыл почти весь горизонт от земли до неба и был скроен из трёх драпри так, что два задних торчали лесенкой за передним. Все три шевелились, будто кто-то их дёргал, выглядывая в щели на мир земной, сминал в складки. И вдруг спокойное диффузное свечение полос сменилось переменчивыми шатровыми дугами и лучистыми выбросами в виде сверкающей короны, а те – сияющими переливчатыми шарами, перечёркнутыми стремительными вспышками-сполохами, и все сопровождались необычной игрой красок, среди которых преобладали зелёный и красный цвет. Ошеломлённые актёры, никогда не видевшие подобных декораций, застыли в тревожном изумлении.

- Дьявольский бенефис, - пробормотал, понизив голос, Плаксин. – Чёртово наваждение.

Стас тихо рассмеялся:

- Ты до того запылился в сценических декорациях, что начисто потерял чувство прекрасного. Это же божий дар!

- Что же здесь божеского? – Пирамидон явно устал и устал больше всех. – Кромешная тьма вместо света? Буйство тёмных ярких красок вместо успокаивающих алого и золотого? Взбудораживающие сполохи и неожиданные смены видов вместо спокойного сияния? И это ты называешь божеским?

- Я с тобой в паре, Дормидонт Егорыч, - Мария Сергеевна зябко поёжилась и от холода, и от полярного представления. – Конечно, не божий это свет – люциферов, из ада, и мы на краю его бездны. И вообще: мне обрыдел спирт, хочу «Мускат» или хотя бы «Мускатель», но обязательно с красной икрой.

- У вас, мадам, извращённый вкус, - заметил Стас, не отводя взгляда от полярного калейдоскопа.

- Хо-чу-у на ди-и-ван-н-н… - протянула, словно завыла, извращенка.

- И мне надоело лицезреть многоликую харю на одно лицо, - Влад с силой пнул картонную коробку с мусором, разбросав его на несколько метров из перевернувшейся тары. – Хочу увидеть хотя бы одно настоящее женское лицо и маячную задницу, не упрятанную в шубу. Хочу к Даше в тёплую постель. Хватит пить нашу голубую кровь! Бабки на бочку, адмирала К-сри на рею, берём на абордаж первый попавшийся поезд и рвём на всех парусах в первопрестольную. Долой кровопийц-продюсеров, вся власть актёрам!

- Я с тобой, друг Швандя! – присоединилась Мария Сергеевна.

Назревал потёмкинский бунт. Раньше они начинались с кровопролития власть защищающих и заканчивались кровопролитием на власть посягающих. В наше время, к сожалению, буйные головы не рубят, и для утихомиривания достаточно бумаженции.

- Долой-ой-ой! – завопил Влад в темь, вызвав исчадие ада в форме катреранга.

- В чём дело? – спросил тот, даже не взглянув на красочный занавес. – Кого долой?

- Хотим домой! – нервно выкрикнул в рифму Швандя.

Адамов зло сузил глаза.

- Я тоже хочу. – Он внимательно оглядел каждого, не встретив ответного дружеского взгляда. На него вообще не глядели, предпочитая любоваться Дьявольским Сиянием. – Но есть договор, а они, как вам известно, в цивилизованных обществах выполняются. Вы обязались дать 20 представлений, осталось 5. Он поиграл как всегда гладко выбритыми до синевы тёмными скулами. – Я понимаю, что вы с непривычки устали, поэтому предлагаю компромисс: сделаем ещё три в военных городках, а два последних – в Североморске в Доме офицеров в нормальных условиях.

- Конечно, мы согласны, - обрадовалась Алёна. Она вообще готова была продлить жестокие гастроли хоть до весны, лишь бы только угодить красавцу, подольше видеть его.

Пирамидон понимающе улыбнулся:

- Ну, что ж, у нас, конечно, не офицерский клуб, но и мы в разбродных ситуациях придерживаемся мнения младшего.

На том неудавшийся потёмкинский бунт и скис.

Когда вышли на широкую сцену Североморска, отделённую от громадного зрительного зала глубокой оркестровой ямой и высоким раздвижным бархатным занавесом с якорями и звёздами, то даже оробели, уже свыкнувшись с удобной серостью и убогостью непритязательных клубиков, не требующих напряжённых интеллектуальных затрат. И сразу почувствовали, насколько бледными и несуразными выглядят здесь их миниатюры. Даже законченному сценическому остолопу ясно, насколько прав был Адамов, загнав наглых скоморохов в припо-, около- и заполярные берлоги. И зритель совсем другой: разнолицый, волнующий и тревожащий неизвестной реакцией. Успокаивали, правда, привычные чихи, кашли и короткие мелодии мобильников, дополненные громкими вызовами дежурных офицеров. Много штатских и особенно женщин. В общем, слава богу, что не пришлось давать в таких условиях 18 скоропалительных представлений.