Макар Троичанин - Вот мы и встретились

Но не получилось. На вечерней связи Романов, выслушав, как у них дела и что надо, сообщил, что вот уже три дня на связь не выходит Казанов, припозднившийся со съёмкой. Два его отряда уже вывезли, а он остался на доделки. Таёжник он опытный, с ним двое рабочих, скорее всего что-то случилось с рацией. Завтра на Марьинском будет вертолёт, пусть Иван Всеволодович подсадит кого-нибудь с запасной рацией и отправит в лагерь Казанова проверить на всякий случай, не случилось ли чего похуже. Когда МИ-2 прилетел, Иван Всеволодович решил слетать сам, так будет спокойнее.

Лагерь молчуна, располагавшийся в верховьях большой реки, состоял из двух шестиместок и навеса над столом. На шум вертолёта никто не вышел, никто не встречал, очевидно, в лагере никого не было. Спасатель бегом бросился к одной палатке, что похуже – точно, никого и нары голые, ко второй – кто-то лежит, закутанный в спальный мешок. Предчувствуя неладное, Иван Всеволодович отвернул полу мешка и увидел бледное, заросшее чернотой, лицо Казанова.

- Вячеслав! – потолкал за плечо.

Тот слабо пошевелился, открыл пожелтевшие мутные глаза, высвободил одну руку и бессильно уронил на мешок.

- А-а, это ты…

- Что с тобой? – Иван Всеволодович приложил ладонь к его влажному лбу, он был горячим.

- Да вот… прихватило… сейчас встану, - но подняться не смог. – Вроде бы вертолёт… или мне пригрезилось?

- Не пригрезилось. Где работяги?

- Ушли, сволочи! – глаза Казанова то закрывались в немощи, то открывались, пожелтевшие и невидящие.

- Куда ушли? Когда вернутся? – бессердечно допытывался Иван Всеволодович вместо того, чтобы как-то помочь больному.

- Не знаю, - равнодушно ответил Вячеслав Львович, не открывая глаз. – Где-то есть зимовьё, туда и таскают продукты и имущество.

- Зачем? – не понял Иван Всеволодович, но ответа не было – Казанов впал в полузабытьё и бормотал что-то невнятное.

Пришлось идти к лётчикам и просить помощи. Вдвоём со вторым пилотом они кое-как дотащили страдальца прямо в спальнике до вертолёта и уложили куль в передней части кузова. Неугомонный и здоровый Иван Всеволодович попросил подождать, пока он погрузит заодно весь геологический каменный материал, все бумаги и всё Казановское имущество. Сверху навалил снятую палатку, что была с пустыми нарами, и всё, что попало под руки, кроме скудных остатков гороха в мешке и половины ящика с ненавистным концентрированным борщом, которым, будь его воля, он кормил бы директора-производителя трижды в день.

- Иван Всеволодович, - окликнул первый пилот из окошка кабины, - пора лететь: синоптики сообщают, что надвигается снежный фронт, успеть бы. Давай, прыгай, в следующий раз доберём остальное.

- Сейчас. – Иван Всеволодович рывком, ухватившись за стенки дверного проёма, поднялся в заваленное нутро вертушки, окликнул, повысив голос: - Вячеслав, ты как там?

- Ещё живой, - чуть слышно ответил невидимый больной.

«Ну, слава богу», - облегчённо вздохнул санитар по случаю, - «раз иронизирует, значит, не так плох».

- Что с рацией? – спросил, вспомнив о долгом молчании лагеря.

- Разбили, сволочи! – послышалось из-за барахла.

- А ружьё у тебя было? – ещё спросил, вспомнив, что ружья в палатке не нашёл, и надеясь, что геолог был безоружным.

- Забрали, гады, - не обрадовал тот.

Пока спрашивал, окончательно решил, что надо делать. С трудом нашёл свой спальник, захваченный на всякий случай, выкинул из вертолёта, спрыгнул на землю и захлопнул дверцу.

- Летите, - махнул рукой пилоту, - я остаюсь, буду ждать рабочих.

Летуны не стали уговаривать опытного таёжника, к тому же начальника, да и время поджимало. Мотор взвыл, раскручивая винт, спасательная стрекоза недолго потряслась на месте, оторвалась от земли и полетела с опущенным носом, словно принюхиваясь к дороге, вдоль реки на подъём. И только тогда Иван Всеволодович вспомнил, что оставил в ней запасную рацию. В отчаяньи он замахал руками, призывая лётчиков вернуться и отдать связь, но где там, они были уже далеко и не оглядывались, удирая от снежного фронта. Хорошо ещё, что не забыл своё ружьё.

Надо было устраиваться. Печки не было. Ревизовал продуктишки – ничего, кроме уже увиденных гороха, твёрдого как дробины, и борща в банках, не нашёл. Прошёл к речке. И там, в холодильнике, пусто. Из посуды нашлась одна грязная изнутри и снаружи кастрюля и помятое закопчённое ведро. Ни ложки, ни миски. Охотничий нож у него всегда был на поясе, талию надёжно обнимал полностью снаряжённый патронташ. В общем, дотерпеть до вертолёта втроём можно.