Макар Троичанин - Вот мы и встретились

- Ну, что ты лезешь всё на глаза! – вскричала в сердцах. – Я же сказала: всё! Сгинь! – схватила камень, вбросила внутрь, села, опершись о тумбочку и замерла в прострации, безвольно опустив руки. Потом по-старчески поднялась на четвереньки, кое-как, шатаясь, встала на ноги, принесла из спальни одеяло и улеглась на диване, уткнувшись лицом в спинку и отгородившись от всех и всего на свете. На этом сборы кончились.

Следующим вечером вдвоём заехали за её вещами, она в темпе собрала наугад два чемодана, оглядела грустным взглядом удобное девичье пристанище и спустилась к Копелевичу, ожидавшему в «Вольво». Потом поставила «Опель» в гараж, попрощалась с ним, погладив по капоту: «Не скучай, мы ещё покатаемся!» и окончательно рассталась со свободным прошлым.

«Золотая клетка» оказалась четырёхкомнатной двухуровневой квартирой, густо заставленной стильной инкрустированной мебелью, уставленной фарфором и хрусталём и завешанной копиями картин известных импрессионистов. Внизу большой зал застелен двумя толстенными ворсистыми коврами светлых оттенков, на которых так и хочется поваляться, темнеет громадным экраном настенный телевизор, под ним пялится кругляшами колонок массивный музыкальный центр, по центру стены радужно сверкает бар. Около диванов, а их три с угловым, так что зал напоминает транспортный зал ожидания, зыбко стоят пластико-стеклянные столики с вазами, к которым страшно прикасаться. Кухня сверкает пластиком и металлом, здесь есть всё для ленивой хозяйки, кроме одного – домашнего уюта. Особенно угнетает центральное расположение обеденного стола, словно в ресторане.

- Весь интерьер – дело рук Эльвиры, - с гордостью за жену поведал хозяин.

- Давно она вас оставила? – поинтересовалась новая хозяйка.

- Почти пять лет прошло, - подсчитал в уме Артур Леонидович. – С тех пор здесь ничего не менялось. Уборщице, которая приходит через каждые два дня, строго-настрого наказано ничего не переставлять. – Это было предостережение и для Марии Сергеевны, но она за себя не ручалась. – Вживайся пока, а мне надо поработать над завтрашней лекцией, - он подкалымливал в «Щуке» и в нескольких искусствоведческих и литературно-художественных журналах, в которых мафиозное сообщество нескольких театральных деятелей помещало критические обзоры, восхваляя друг друга и их святое дело на благо незыблемости русской культуры, которую надо обновлять в связи с запросами настоящего времени.

А она, утолив туристическую любознательность и решив, что золотая клетка очень смахивает на номер в пятизвёздочном отеле, в котором никогда не была, занялась прозаической готовкой пищи для творческого желудка. Во вместительном трёхкамерном холодильнике нашлись несколько яиц, пожелтевшее масло, подсохший сыр, кусок твёрдой колбасы, засохшая половина пиццы и початая буханка хлеба, но не горчичного. Освоив стерильно чистую хромированную электроплиту, сварганила на скорую руку холостяцкую яичницу с колбасой и луком, посыпав сверху для понта засохшей резаной кинзой – во всяком случае так было написано на коробке, вскипятила воду и сделала из «Нескафе» бурду с молоком, вылив остатки его из бутылки с сегодняшним последним сроком хранения. Разрезала-разложила готовку по тарелочкам – себе, вздохнув, поменьше, разлила кофе по чашулечкам, добавила тонюсенькие ломтики хлеба и торжественно понесла наверх, стараясь не сверзнуться с крутой лестницы, хотя и не прочь была шмякнуться на чистый ковёр, но природная грация выручила.

- Не изволите ли откушать, господин профессор? – вошла в комнату культ-гиганта, отворив дверь ногой.

Он оторвался от исписанных листов, разбросанных по столу, поднял на неё утомлённые потемневшие глаза и следом – брови в удивлении.

- Умница! Я не прогадал, приобретя такой всесторонний талант.

Ел он жадно и быстро, роняя крошки, и вряд ли наелся. Надо ей приноравливаться к аппетиту самца. Она переложила со своей тарелки большую часть, оставив себе сиротский кусочек. Заморив творческого червя, он встал, подошёл к застеклённому стеллажу, уверенно вытащил толстый потрёпанный том.

- На, почитай, пока я закончу. - То были сочинения Мейерхольда.

Кое-как справившись с автоматом раскладки диван-кровати, она как прилежная ученица улеглась с незнакомым учебником и попыталась уяснить устаревшие новации опального и уничтоженного театрального гения, но Мейер в голову не лез, вытесняемый ядовитыми мыслями сомнения в том, что поступила правильно, сменяв свободу на кабалу ради будущей эфемерной славы. Так и не придя ни к какому утешительному выводу, пошла на кухню, доела колбасу и, повеселев, сунула корифея под подушку, свято уверовав ещё в студентах, что мысли из книг по ночам перебираются в пустые головы. Расстелила чужую постель, разделась, но не догола, а прикрывшись не прозрачной, а плотной рубашкой, и улеглась, разумно решив по русской старинке, что утро вечера мудренее. Тем более что уже двенадцатый час, а праздничного вечера по поводу союза не предвидится. «Мог бы и в ресторан сводить, скряга!» - подумала гневно и заснула в неуютной постели, не имеющей ни одного тёплого уголка, куда бы можно было сунуть нос.