Джонатан Троппер - Как общаться с вдовцом

В ванной на ручке двери, там, где Хейли его и оставила целую жизнь назад, висит красный бюстгальтер. Я снимаю его с ручки и бросаю в ящик комода. Я убираю с ее тумбочки все — книги, каталоги, флакон духов, заколку — и швыряю в верхний ящик вместе с губной помадой, которую обнаружил в кармане пиджака. У меня подкашиваются ноги, и я присаживаюсь на краешек кровати на стороне Хейли. Я чувствую, как в глазах закипают слезы, но я их смахиваю. Потому что даже сейчас из комнаты Расса до меня доносится приглушенный стук задвигаемых ящиков комода: парень переодевается к ужину. Я слышу чечетку каблучков Клэр по плитке кухонного пола. Я слышу эти звуки как сквозь сон, и они пробуждают меня к жизни. Судорожно вздохнув и стараясь побороть ощущение горечи утраты, я рывком поднимаюсь с кровати и иду вниз, чтобы Клэр завязала мне галстук.

Репетиция званого ужина проходит в одном из самых маленьких банкетных залов клуба: официанты искусно накрыли здесь фуршет. На сцене ансамбль из трех человек играет легкую музыку. Свет приглушен, по периметру зала расставлены канделябры, и комнату заливает теплое свечение, точно в готическом соборе. Мать в своей обычной манере превратила ужин для самых близких в торжество, и когда мы приехали, в зале было полным-полно друзей родителей и родственников, которых я бы предпочел не видеть. Клэр указывает мне на барные стойки в противоположных концах зала, как стюардесса, демонстрирующая запасные выходы. Они с Рассом отправляются искать наши места среди скопления банкетных столов, расставленных в центре комнаты, а я пробираюсь по краешку, стараясь не привлекать к себе внимания, и оказываюсь у барной стойки. Я быстренько пропускаю пару глотков виски для храбрости, а когда это не помогает, выпиваю еще два, чтобы сохранять невозмутимость. Потом я наливаю себе бокал «Джека Дэниелса» с кока-колой и неохотно присоединяюсь к толпе гостей.

Вот этого я и боялся: люди, которые меня знают всю жизнь, испытующе, с любопытством меня рассматривают, показывают пальцем, взволнованно пожимают руку — им кажется, что они все понимают. Я вдыхаю их удушливую жалость, словно споры сибирской язвы. Я своего рода знаменитость: своей грандиозной славой я обязан пережитым несчастьям. Тут главное — не останавливаться ни на секунду, как кинозвезда, которая выходит из ночного клуба, на ходу улыбаясь камерам. Я притворяюсь, будто у меня срочное дело, и быстро шагаю сквозь толпу, кивком приветствуя знакомых и не останавливаясь ни с кем пообщаться. Вокруг меня, словно злые духи, материализуются родственники. Вот дядя Фредди, младший брат отца. Когда мы были маленькими, мы думали, что он невероятно крут: дядя носил мотоциклетные ботинки и стригся под Джона Бон Джови. А теперь он лысый, с пивным брюшком, у него трое детей от двух бывших жен и мешки под глазами, морщинистые, как кожа крокодила. Вот моя двоюродная сестра Николь, раскаявшаяся лесбиянка — она стала лесбиянкой после колледжа, а потом вернулась к прежней ориентации и вышла замуж за Питера, своего школьного возлюбленного. Вот мой двоюродный брат Нейт, несколькими годами старше меня. Когда мне было восемь, он рассказал мне, что такое анальный секс, и впервые угостил меня сигаретой на бар-мицве своего брата Барри. А когда нам было по четырнадцать, Барри дал Клэр двадцать долларов, чтобы она показала ему сиськи. Вот тетя Эбби, сестра моей матери, ей удалось победить рак груди, после чего она за свой счет опубликовала абсолютно нечитабельные мемуары, которые до сих пор дарит всем при каждом удобном случае. Взгляды родственников пронзают толпу, словно инфракрасные лучи музейной сигнализации, а я, будто коварный похититель произведений искусства, виляя, описываю круги по залу, не поднимая тревоги. Разумеется, кому-то из них все-таки удается меня остановить, обнять, покачать головой и с вызывающей искренностью сообщить, как я чудесно выгляжу, — словно я жирдяй, который похудел на двадцать килограмм, и у него снова появилась шея. Они нападают со всех сторон, и я в панике вытягиваю шею, выглядывая безопасное местечко. Тут я замечаю отца, который пробирается ко мне через толпу.

— Дуг, — произносит он, подходит и обнимает меня. В своем синем модельном костюме и бледнолиловом галстуке отец выглядит как всегда элегантно. — Что ты тут делаешь?

— Привет, пап, — отвечаю я, когда он меня обнимает. Я вдыхаю знакомый запах его шампуня от перхоти и лосьона после бритья и снова чувствую себя ребенком. Мне хочется обхватить его руками за шею, а ногами — за поясницу, как будто он снова возьмет меня на руки и отнесет наверх в мою комнату, чтобы уложить спать.