Джонатан Троппер: Как общаться с вдовцом

Мать задохнулась от изумления и ужаса, вино выплеснулось через край ее бокала, оставив на скатерти красное пятно. Ей-богу, когда я прихожу к ним в гости, ей лучше пить шардоне.

— У нее есть ребенок? — прохрипела мать, схватившись за сердце. Она закрыла глаза и с трудом переводила дух, как будто ее ударили ножом.

Я улыбнулся.

— Поздравляю, бабуля.

— Господи Иисусе! — простонала мать.

— Да, — ответил я и поднялся, чтобы уйти. — Я предчувствовал, что ты это скажешь.

Выходя из дома, я успел услышать, как мать пилит отца, словно все это его вина.

— Стэнли, — орала она, — это же катастрофа! Сама того не зная, мать доказала одну из своих излюбленных аксиом: даже если часы не ходят, они дважды в день показывают правильное время.

Со смертью Хейли я что-то утратил. Я не знаю, как это назвать, но это что-то мешает сказать правду, когда тебя спрашивают, как дела, словно некий жизненно важный клапан удерживает глубокие, истинные чувства под замком. Я не знаю точно, когда именно его потерял или как его вернуть, но теперь во всем, что касается такта, вежливости и благоразумия, я — мина замедленного действия, которая того и гляди взорвется.

В смысле общения я стал своего рода обузой.

На днях стоял в рецептурном отделе, собирался запастись снотворным. Тут меня заметила подруга Хейли. Она подошла и взяла меня за руку.

— Дуг, — обратилась ко мне она. Бриллианты на ее кольце царапали мне кожу, словно зубы мелкого зверька. — Я собиралась тебе звонить. Ну, как ты?

Я знаю сценарий, я выучил текст. Я должен был сказать, что у меня все в порядке, или хорошо, или более-менее, или как нельзя лучше, и клянусь, я открыл рот, чтобы произнести что-нибудь в этом духе, но вместо этого показал ей оранжевый пузырек с таблетками и сказал:

— Я пью эти чертовы таблетки и все равно не могу заснуть. Принимаю еще, и мне снятся кошмары, а проснуться я уже не могу — мешают проклятые таблетки, а когда все-таки просыпаюсь, чувствую себя совсем усталым, и мне не очень-то хочется просыпаться, потому что, проснувшись, я думаю о Хейли, и мне снова хочется заснуть. А ты как?

Подруга Хейли нервно огляделась, обдумывая, как бы половчее улизнуть, и мне стало ее жаль. Но себя мне жаль еще больше. Поэтому я кивнул, помахал ей рукой, словно она на другой стороне улицы, а не рядом — так близко, что видно темные поры на коже у нее под глазами, — и вышел из аптеки.

И сейчас такое случается постоянно.

Моя сестра Клэр утверждает, что я намеренно так поступаю, что я таким образом держу людей на расстоянии. В чем-то она, может, и права, но клянусь, что не специально так делаю. Это вырывается из меня без предупреждения, неожиданно, словно сильный чих.

Несколько недель назад ко мне постучался чувак — то ли из «Свидетелей Иеговы», то ли из «Евреев за Иисуса», то ли просто фанатик на транквилизаторах, торгующий Богом вразнос, в брошюрах. Он улыбался, словно карикатура на самого себя.

— Вы уже впустили Бога в свою жизнь? — спросил он.

— Пусть катится ко всем чертям.

Чувак блаженно улыбнулся, как будто я похвалил его дерьмовый костюм, купленный в «Джей-Си-Пенни» [8] Одна из крупнейших в США сетей универмагов. .

— Когда-то я думал и чувствовал точно так же, брат мой.

— Ты мне не брат, — прошипел я. — И никогда ты так себя не чувствовал. Если бы ты чувствовал себя так, до сих пор из этого не выбрался бы, потому что такое не проходит. И тогда ты точно не стучал бы в чужие двери с придурочной ухмылкой на роже!

— Эй! — воскликнул он встревоженно. — Отпусти меня!

И я сообразил, что схватил его за галстук и притянул к себе так, что мы очутились нос к носу, и я могу разглядеть капельку собственной слюны, которая брызнула чуваку на подбородок. Я увидел, что парню едва-едва перевалило за двадцать и он насмерть перепугался. Я отпустил его и сказал, чтобы он убирался. Чувак слетел со ступенек, словно собака, получившая пинка. Мне стало его жаль, но тут он заорал: «Ублюдок долбаный!» и показал мне средний палец. Должно быть, это выглядело смешно, но мне давно уже не бывает смешно. По крайней мере, теперь у чувака будет собственная история борьбы, которой он сможет поделиться с другими представителями Господними за кофе с пончиком в их священном офисе.

А на следующий день я пошел в «Хоум Депо» купить лампочек и увидел там парочку примерно моего возраста: они выбирали краску. Девушка была красива и изящна, парень — лысоват и коренаст, оба одеты в хаки. Было видно, что они по уши влюблены друг в друга. Они болтали о комнате, которую собирались красить, обсуждали цвет ковра, диван и породу дерева, из которого был сделан шкаф, где у них стоял телевизор. Девушка захватила с собой шнурок для шторы, чтобы подобрать цвет; Хейли сделала бы точно так же. Я глазел на парочку: они показывали друг другу образцы краски, прикладывали их к шнурку для шторы, и я представил, как эти двое, обнявшись, сидят у себя в комнате, оформленной в серо-коричневых тонах, на пепельно-сером диване и смотрят телевизор. Я думал о том, что завтра они могут потерять друг друга, что один из них или оба они могут умереть раньше, чем высохнет краска на стене. Девушка странно посмотрела на меня, и я осознал, что произнес это вслух. Ее супруг шагнул ко мне, словно собирался затеять драку, хотя, кажется, я уже первый начал. Но тут он сунул руку в карман и протянул мне скомканный носовой платок. Я понял, что плачу.