Джонатан Троппер - Как общаться с вдовцом

В этом есть свои положительные стороны: теперь он меня всегда обнимает. Наверно, чтобы он начал меня любить, у него должны были отказать мозги. Когда я не в себе или под мухой, мне кажется, что это честная сделка, но ведь не я гордо разгуливаю по лужайке у него перед домом в шортах с расстегнутой ширинкой.

Он отстраняется, не убирая рук с моих плеч. Интересно, сколько, по его мнению, мне сегодня лет?

— А где Хейли? — спрашивает он.

Вопрос отпадает сам собой. Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как мое лицо мгновенно исказила жгучая боль. В мире, где он проснулся сегодня утром, он любит меня, а Хейли еще жива. Мне кажется, будто я стою на улице под дождем, заглядываю в окно и мечтаю оказаться внутри, чтобы отогреть свое продрогшеее до последней косточки тело у очага его сумасшествия.

— Она скоро придет, — отвечаю я.

— Привет, папочка, — мгновенно вмешивается Клэр, подходит и обнимает его.

— Привет, милая, а ты что здесь делаешь?

— Приехала повидать Дебби, — поясняет Клэр. — Ты же знаешь, она скоро выходит замуж.

Его лицо выражает недоумение, отец хмурится. Его лоб бороздят глубокие морщины: он пытается что-то вспомнить, но воспоминание теряется в хаосе мыслей, бушующих в его голове.

— Мазл тов [18] На иврите и на идише — пожелание счастья. , — произносит он, печально глядя себе под ноги.

— Ему и правда надо пойти принять душ, — вмешивается Руди.

Отец качает головой.

— Кто это? — интересуется он, оценивающе глядя на Расса, который робко стоит в сторонке.

— Это Расс, — поясняю я. — Помнишь Расса, сына Хейли?

— Ну конечно, помню, — отвечает отец, подходит к Рассу и обнимает его. На изумленном лице Расса отражается борьба чувств, словно он не знает, остаться ему или сбежать: отец крепко стиснул его в потных объятьях, но парень сохраняет хладнокровие и даже похлопывает отца кулаком по спине — в духе трущоб.

— Привет, доктор Паркер.

Отец отступает на шаг и оглядывает Расса с головы до ног.

— Ты уже совсем взрослый. Расс, ты играешь в бейсбол?

— Иногда.

Отец бросает ему мяч.

— Будешь питчером.

Расс ухмыляется и поднимает с земли рукавицу.

— Бейте, — говорит он.

— Мне кажется, это не лучшая мысль, — протестует Руди.

— Верно подмечено, Руди, — весело соглашается отец и бежит за стоящей у стены бейсбольной битой.

— Доктор Паркер, пора одеваться к обеду. А вы еще даже не приняли душ.

— Отвали, Руди, — произносит отец, закручивая биту и приседая, как бэттер.

— Да, Руди, — повторяет Клэр, ухмыляясь. — Отвали.

Отец смотрит на нее.

— Не могла бы ты считать болы и страйки?

Клэр подходит к нему, целует его в плечо.

— Я просто создана для этого.

Мать на своем кухонном посту: она сидит на высоком табурете у стола посередине кухни, около нее полупустая бутылка красного вина — очень надеюсь, что первая. Она обсуждает с Дебби различные свадебные тонкости, время от времени что-то в приказном тоне рявкая Порции, служанке, которая хлопочет над лондонским жарким. Разделочный стол накрыт, словно для фотографии в «Бон аппети»: великолепные салаты, как на картинке, гарниры, заливная курица по-корнуэльски, панированная телятина и лондонское жаркое, которое Порция пытается впихнуть в серебряное сервировочное блюдо. Может, мои родители и ведут себя, словно в детстве потерялись в Гринвиче и выросли в семье белых англосаксов-протестантов, но когда речь идет о приготовлении пищи, мы снова становимся избранным народом.

— Дуглас, — произносит мать, ставя бокал с вином на мраморную столешницу. — Дорогой.

Она наклоняется и целует воздух где-то рядом с моим лицом, стараясь не смазать многочисленные слои помады, покрывающей ее губы, словно краска-герметик.

— Привет, Пух, — говорю я, целуя Дебби в щеку. Она, как всегда, безупречно выглядит: к обеду надела короткую черную юбку и бирюзовый свитер и уложила волосы в высокую прическу. Дебби чертовски красива, как точеная статуэтка, но лучше бы она иногда ходила с распущенными волосами и выглядела не столь безупречно, не так, будто забыла выдохнуть и вот-вот на что-то обидится.

— Ты пришел, — сказала она.

— А с чего ты взяла, что я не приду?

— Потому что ты меня ненавидишь.

— Ненависть — слишком громкое слово.

Она ухмыляется.

— Иди к черту.

— Не выражайся, Дебора, — строго произносит мать. — Ради всего святого, ты выходишь замуж. Постарайся хотя бы разговаривать как леди.

— Какая ты тощая, — говорю я.