Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

Сане тогда почему-то показалось, что бабушка, умирая, не досказала что-то важное, быть может, главное, но, идя по дороге жизни, он поймет это сам, поймет обязательно; его вера, разрывающая душу печаль, мужество последней минуты бабушкиного бытия – все это, сложившись в одно целое, наполняло сердце такой высокой, необыкновенной силой, словно в него, Саню, переселилась богатырская силушка всех павших бабушкиных сыновей, и отца, и деда, и тех, кого он никогда не знал, но которые были.

Теперь, спустя шесть лет после бабушкиной смерти, Сергеев наконец понял то главное, не досказанное ею, что его мучало все годы; понял через призму пережитого, через испытания в пустыне, через бледное Лешкино лицо, через разговор в такси, через хлопоты доктора, через последнюю минуту жизни Гагарина. Все было связано со всем. И он знал, в какой степени все связано со всем… Осторожно открыв дверь квартиры своим ключом, Саня вошел в прихожую и, не зажигая света, устало опустился в кресло у журнального столика. Он больше ни о чем не думал. Мысли гасли, веки сомкнулись, он начал проваливаться в темную, мягкую пустоту, слабо ощущая сквозь сон, как нежные, заботливые руки жены стянули ботинки, куртку, на последнем усилии, не открывая глаз, он поднялся и, точно слепой, пошел куда-то за своим поводырем, шепча непослушными губами, словно в бреду:

– Наташа… ты самая лучшая в мире женщина… Прости… Я знаю, как погиб Гагарин… Я это знаю, понимаешь?..

И упав на прохладные простыни, разом ослаб в спасительном волшебном забытьи.

Солнечный зайчик скользнул по подушке, излучая приятное тепло, в сердце зазвенела праздничная, веселая музыка, предощущение чего-то настоящего, светлого входило в душу, и хотелось так лежать бесконечно, но сон уже прошел, и Саня, открыв глаза, увидел Наташку. Она сидела у распахнутого окна, держа в руках крохотную распашонку, и с улыбкой смотрела на мужа.

– Саня, милый, – сказала нежно, с материнским участием. – Ты совсем забыл Симонова: «Нет, мы не знаем цены ожидания – ремесла остающихся на земле». Ты его совсем забыл.

– Зато я помню другое, – Саня с удовольствием смотрел на жену. – Ты моя избранница навеки и самая замечательная женщина! Я тебя безумно люблю!

– Ты льстец и обманщик.

– Наоборот, самый правдивый человек на свете. Я тебя люблю с каждым днем все больше и больше.

– Ты не правдивый человек, – с трогательной простотой вздохнула она, – ты – отчаянный небожитель, который лишь иногда возвращается на родную планету. Даже про свою верную Пятницу забыл! Никогда не прощу такого предательства! И месть моя будет страшной – рожу тебе девчонку! Ты станешь ее нянчить, а я займусь физикой Солнца.

– Я стану с удовольствием нянчить малышку, особенно если она будет похожа на тебя. Но для начала, для старта, нам нужен сын.

– Конечно, родной, у нас будет сын. Я знаю. Только ты все равно льстец. И я по тебе ужасно соскучилась!

– О, любовь моя, – закричал он с радостным возбуждением, вскакивая с постели и бросаясь к окну, – Вечный странник припадает к твоим стопам и просит о пощаде!

– Пощада? Ну, нет. Никогда, – смеясь, защищалась Наташка, выставив вперед маленькие кулачки; затем руки ее ослабли, обвили его шею, она положила голову к нему на плечо, прижалась, и они долго стояли так молча.

– Пусти же, сумасшедший! – наконец сказала она с легкой грустью. – Где ты так загорел? У тебя шелушатся ухо и нос.

– А… – беззаботно произнес он. – Врачи на недельку загнали в санаторий. Для профилактики сердечнососудистой системы. Море, солнце, золотой песок…

– Женщины, – в тон ему добавила Наташка.

– Нет, – признался Саня, вспоминая пустыню. – От женщин нас почему-то категорически изолировали.

– И бедный Леша, конечно, не выдержал, – две крупные слезинки скатились по ее щекам.

– Ты все знаешь?

– Ну, Саня, – она решительно тряхнула челкой, словно отгоняя тяжелые мысли. – Ни один ученый не раскрыл тайны сарафанного радио. Но такое существует – это реальный исторический факт. Среди женщин информация распространяется со скоростью, куда большей скорости света. Я еще вчера все знала, как только вы прилетели.

– Прости, родная, не хотел тебя волновать.

– К тому же, – вздохнула она, – тебя все разыскивают.

– Кто разыскивает?

– В шесть утра звонил доктор, просил при первой возможности связаться. А в семь тридцать позвонил Владимир Александрович Железнов. Уезжал в Москву, хотел переговорить с тобой лично. А я твердо сказала: Александр Андреевич дрыхнет, восстанавливает потерянные силы. Поднять невозможно. Разве что руководство притащит пушку и начнет палить у Сергеева над ухом. Однако палить придется долго и пороха не жалеть.