Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

Опаздывал и перешел сначала на скорый шаг, а потом и на бег. Пересекая по диагонали сквер двадцати восьми гвардейцев, он обогнал девушку.

Девушка как девушка. Только шапка на ней такая же, как у него, — ондатровая.

Пробежал мимо, слегка задев локтем ее плечо. На бегу извинился.

Девушка небольшого роста, но храбрая: не только не боялась ходить одна по полуосвещенной аллее, но даже на хруст снега не оглянулась. Идет, пританцовывает. Что интересно, — в валенках. Довольно странно выглядела сибирская обувь в южном городе. Сразу видно — человек без комплексов. Пробежал бы мимо нее Мамонтов, через десять шагов забыл — и никакого влияния на его судьбу она бы не оказала. Как и он на ее.

Но вдруг девушка бросается за ним в погоню. Догоняет. Подпрыгивает. Срывает с головы шапку и убегает.

Какая наглость! Какое коварство — быть такой маленькой, беззащитной и при этом такой злодейкой!

Естественно, Мамонтов бросился преследовать ее. Он — шаг, она — три.

Догнал. Схватил за плечо. А она как завизжит:

— Спасите!

— Ты чего орешь, дура? Хочешь, чтобы милиция прибежала? Тебе же хуже.

— Спасите! Насилуют!

— Размечталась. Нужна ты мне. Отдай шапку.

Снег скрипит. С двух сторон бегут милиционеры и с ходу, лихо закручивают руки Мамонтову за спину.

— Да не меня держите — ее, — пытается он объясниться. — Это она с меня шапку сорвала. Спидоносица! Ловите, пока не убежала!

— Ничего, в отделении разберемся. Идемте, потерпевшая, с нами.

Пигалица семенит рядом, тараторит возмущенно: иду, мол, никого не трогаю, а этот догоняет, срывает с меня шапку…

Надо же: красивая девчушка, сама невинность, а уже такая испорченная.

Врет, как стихи читает. С выражением. Лицемерка!

Но вот они входят в световой круг под фонарем, и один из милиционеров спрашивает ее в большом недоумении:

— А что, девушка, вы сразу две шапки носите?

И крепко берет ее за руку повыше локтя.

Действительно: одна шапка у нее на голове, а другая — за спиной. На резинке висит, болтается.

Мода в те годы у женщин была — мужские шапки носить. А чтобы они на голове держались, к ним вместо завязок пришивались резинки.

Второй милиционер свистит в удивлении, отпускает Мамонтова и берет бандитку за другую руку.

— Шапошников, — говорит, — доводилось ловить. А чтобы шапошницу — так это в первый раз. В отделении разберемся, гражданка. А вы, потерпевший, следуйте за нами.

Тут до Мамонтова доходит тайная суть происшествия. Снимает он с головы бандитки свою шапку и надевает на себя, а шапку девушки нахлобучивает на нее.

— Извините, — говорит он ей, краснея, — плохо о вас подумал. Наговорил всякой чепухи. Как я сразу не догадался! Ветка клена! Вот кто с вас шапку сбил, когда я пробегал мимо. Я еще от нее вправо уклонился.

Милиционеры, что не так редко, как кажется, случается с людьми их профессии, оказались с чувством юмора.

— Слушай, — говорит один другому, — сдадим обоих. Оптом. Два шапошника — лучше, чем один.

— Да, — отвечает другой, снимая шапку и скребя затылок, — рассказали бы — не поверил. Идемте, граждане, хочу посмотреть я на эту ветку.

Посмотрели. Сошлось. Все ветки как ветки — в снегу, а она одна голая. Провели под ней девушку — хлесть, и шапки нет.

Следственный эксперимент называется.

— Алеандр, Алеандр, — протянул руку Мамонтов стражам порядка.

Те в ответ:

— Марат.

— Булат.

Мамонтов по инерции руку девушке протягивает.

— Алена, — отвечает она.

Маленькая, маленькая, а рукопожатие, как у лесоруба.

— Раз такое дело, — говорит Мамонтов, — приглашаю всех на выставку. Отсюда недалеко.

В те годы, не как сейчас, художники считались вполне приличными людьми. Сословие это пользовалось в народе, в том числе и милицейских массах, уважением. Может быть, и не вполне заслуженным. Стражи порядка, сославшись на долг службы, с благодарностью отклонили приглашение, а Алена — девушка простая, только что из лесной деревушки, напротив, приняла с восторгом.

Стоя у картины Мамонтова, они и прониклись друг к другу взаимной симпатией.

— Вы такой талантливый, Алеандр, — шептала Алена, — такой талантливый, что просто повесить рядом некого.

Мамонтов краснел от удовольствия и думал: как ей идут валенки! Делают ее такой мягкой, уютной, такой домашней. Как сочетаются с пестрым, пушистым свитером домашней вязки. А эта ондатровая шапка с ушами вразлет, которую она не доверила гардеробщице, придает ее лицу что-то мальчишеское, задиристое. Идет, а они, как крылышки у синички. Обязательно надо написать ее. В рост. Обязательно — в валенках и шапке.