Николай Веревочкин - Место сбора при землетрясении

— Кто такая? Почему не знаю?

— Я серьезно.

Она закурила. Посмотрела в окно. А когда женщина смотрит в окно, время останавливается.

— Снег пошел, — сказала она.

И долго длилась приятная пауза. Тишина, горячий чай, снег за окном. О чем говорить?

— А я своего не могу забыть. Хотя вспоминать нечего. Знаешь, как он меня называл?

— Да ну их, Гуль.

— Резиновой женщиной называл. Он-то позарился на мои габариты. Думал, матерью-героиней стану. Старался, старался. Напрасно. Лучше говорит яблони на Марсе сажать. Сейчас упущенное время наверстывает. Третьего рожать собирается.

— Налей и мне, — сказал Дрема.

— Слушай, может быть, мне дачу продать? Зачем мне дача?

— Не выдумывай. Сейчас земля ничего не стоит. Отдашь за бесценок. Подожди немного. Через несколько лет и земля, и недвижимость подорожают, тогда и продашь. Я бы на твоем месте еще и соседскую пустошь прикупил. Сейчас ее даром отдадут.

— Какой ты деловой. Просто умора. Думаешь, подорожает?

— Никакого сомнения. Город все ближе к дачам подползает.

— Я бы продала. Чарли жалко. Продашь, какому-нибудь козлу, а он его выгонит. Его же уже бросали. Уехали и бросили. Устала я, Дим, каждый день то до работы, то после работы на дачу мотаться.

— Не мотайся.

— Чарли же с голоду сдохнет.

Сытый инвалид Чарли, спящий под столом, услышав свое имя застучал обрубком хвоста об пол. Он отдыхал, решив, что настала очередь хозяйки охранять его территорию от посягательств бездомных бродяжек.

— Давай составим расписание. Будем обслуживать Чарли через день.

— Скучный ты человек, Дрема. Хотела пореветь, да с тобой разве поревешь.

— Реви, реви. Я не против.

— Смотри — иракские скворцы уже прилетели, — удивилась она.

— Да они и не улетали, — ответил Дрема, рассмотрев сквозь редкий снегопад сидящую на столбе коричневую птицу.

— У, бандит длинноносый! Моджахед!

Дачники не любили иракских скворцов.

Это были завоеватели, оккупанты, грабители, вытеснившие привычных черных скворцов. Они прилетели во время «Бури в пустыне», напуганные клубами дыма горящих нефтяных скважин. Вдвое крупнее обычных скворцов, они напрочь вытеснили старожилов. Горожане не заметили ужасной птичьей войны, но дачники и селяне были свидетелями наглого вторжения и люто ненавидели пришельцев.

В отличие от милых скворушек это были удивительно прожорливые твари. Когда подходила пора созревания черешни, на коньке крыши появлялся разведчик. Время от времени он слетал со своего наблюдательного поста, пробовал ягоду и снова возвращался на место. Как только ягода поспевала, он издавал гортанный клич — пора! — и тут же невесть откуда налетала шумная орда мародеров. Птицы тучей облепляли черешню и — фррр! — с нее частым градом сыпались косточки. Появлявшиеся в выходные дни дачники с прискорбием созерцали сугробы из косточек под деревьями или обглоданные кисти винограда. На эту наглую птицу не было управы. Она не боялась ни блестящих предметов, развешанных по саду, ни вертушек, ни других пугал. Было лишь одно средство отвадить налетчиков от участка: убить разведчика и вывесить его на видном месте в острастку остальным. Но кто же решится на такое зверство? Впрочем, не таким уж радикальным было и это средство. Иракские скворцы, пережившие человеческую и птичью войны, ничего не боялись.

— Послушай, Гуль, а что это за глазастая бабулька с нами в маршрутке ехала?

— Марья Алексеевна? Марья Алексеевна замечательная старушка.

— Чем же она замечательна?

— Одинокая женщина. Бездетная. Подруга у нее умерла. Шесть детей оставила. Она им мать заменила. Всех вырастила, всем высшее образование дала. Сейчас снова живет одна.

— Дети не помогают?

— Почему не помогают? Помогают. Она всю их помощь на бездомных собак тратит. Приют для собак на своей даче открыла. Замечательная женщина.

— Самое замечательное, что никто о ней не знает.

— А все-таки ты мне не ответил: любишь ты еще Ирку?

— У меня знакомая есть. Знаешь, что она отвечает в подобных случаях? Она отвечает: «Отлипни, липучка».

Чарли жалобно заскулил во сне. Ему, наверное, приснилось, как хозяйка продала его вместе с дачей новому хозяину.

Вечером в понедельник у фотографа Сундукевича сдали нервы и он закатил небольшой, элегантный скандал.

— Гоша, скажи, пожалуйста, отчего Дрема ставит автографы на своих рисунках, а ни я на своих фотоработах, ни ты под своими текстами автографы не ставим? Почему такая привилегия?