Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— О'кей. Отложим пока окончание разговора.

— Пожалуйста.

— Начало сделано неплохое, — продолжал Кэспиан.

— Неплохое, — согласился Мак-Грегор.

— Обдумайте-ка на досуге, а потом сможем опять встретиться. Как считаете?

— Отчего же, — сказал Мак-Грегор.

Кэспиан секунд на десять задержал на нем откровенно изучающий взгляд.

— Главная беда — привыкнешь иметь дело с грошовыми интриганами и совершенно разучишься разговаривать с человеком идеи.

Пронаблюдав разнообразную и сложную игру выражений на щекастом лице Кэспиана, Мак-Грегор понимал теперь: Кэспиан располнел не от виски и не от еды, а от удовольствия. Неудачно начав жизнь, он затем, очевидно, нашел то единственное, что смогло занять до конца его ум и способности. В своей профессии он обрел полное удовлетворение, и Мак-Грегор порадовался за него. Кэспиан делал свое дело, без сомнения, хорошо и своей прямотой, пусть и циничной, был приятен. Но верней ли, надежней ли его предложения с их честностью, чем те, что обернуты в сто лицемерных оберток?

— Итак, на сегодня все сказано?

— Пожалуй, все, — произнес Мак-Грегор. Помолчали. В другом конце зала Мак-Грегор заметил Фландерса — спасателя детей, недавно встреченного в Курдских горах. Поймав взгляд Мак-Грегора, Фландерс непринужденно помахал ему рукой и сказал что-то своей собеседнице — должно быть, о Мак-Грегоре, потому что та стала глядеть с любопытством.

— Знакомы со стервецом Фландерсом? — спросил Кэспиан.

— Сталкиваемся иногда.

— Еще мерзей, чем ЦРУ, — рыкнул Кэспиан; по-видимому, все, связанное с разведывательными службами, было ему как красная тряпка быку. Он помахал Фландерсу. Вернее, поднял ладонь и тут же уронил презрительно на скатерть.

Мак-Грегор вежливо ждал, пока Кэспиан допьет кофе, чтобы затем проститься. Но Кэспиан задержал его еще немного. За новой чашкой кофе он рассказал о попытках своего отца предотвратить курдское восстание, которое возглавлял шейх Саид. Это было в 1925 году в Турции — Кэспиан в детстве жил там. Как и следовало ожидать, восстание кончилось казнью шейха Саида и сорока шести других предводителей и жестокой расправой турецких войск над курдами.

— Сотни были перебиты, — сказал Кэспиан Мак-Гperopy, поднявшемуся из-за стола. — Обычный кровавый конец всех курдских восстаний, — заключил он, не вставая с места. — А я как раз и не хочу, чтобы он повторился. Говорю без лицемерия.

— Верю вам, — сказал Мак-Грегор, пожимая протянутую Кэспианом вялую руку.

На следующий день, 8 мая, Таха привел целую делегацию — четверых курдских парней, — чтобы предупредить Мак-Грегора о темных интригах вокруг. Они дожидались за воротами, пока Мак-Грегор не сошел во двор и не впустил их. Там стояли также двое посторонних, назвавшихся бельгийцами и торопливо обратившихся к Мак-Грегору по-французски:

— По телефону мы до вас не дозвонились… У нас семь швейцарских легких самолетов, еще и года нет, как выпущены, идеально подходят для горных условий. Можем их приспособить под ракеты. Можем даже и пилотов дать…

Полностью их игнорируя, Мак-Грегор впустил курдов в ворота. За ореховым столом в отделанной холодным камнем столовой парни сидели со стесненным видом, скованно, точно эта старая зала времен империи давила их чужестранным гнетом, угнетательской культурой. Лица у всех были типично курдские. (Привратник Марэн посчитал их алжирцами и потому не захотел впустить. Алжирцы в Париже — на положении уличных голубей.)

— Что вы могли бы нам сообщить? — начал Таха на курдском языке.

— Ничего, — ответил Мак-Грегор. — Не ожидаешь ли ты, что я стану отчитываться перед вами?

— Но вчера у вас была встреча с американцем. Чего он хотел?

— Это, Таха, тебя не касается, — сказал Мак-Грегор.

В разговор вмешался один из парней — студент-медик с дервишским именем Заид Джагиз.

— Мы хотим лишь объяснить, что происходит среди курдов в Париже, — сказал он по-французски, — поскольку вы, вероятно, не знаете, как серьезны наши разногласия.

— Сейчас начнете, значит, повторять мне взгляды Тахи: «Сперва революция, а единство потом».

— Речь о другом, — сказал студент, и хотя лицо у него было мягкое и скромное, а кожа нежная, но глаза поблескивали классически курдским, дервишским блеском. — В последнее время среди нас начали активно действовать американцы. А также французы и англичане, иранцы и турки. Все они вдруг заинтересовались парижскими курдами. А в чем дело? Все вдруг начали сулить нам золотые горы, пусть только мы согласимся быть им друзьями и повлиять на курдские дела в угодном для них направлении.