Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Пусть не будет между нами распрей относительно детей, какие бы иные передряги нас ни ждали. Прошу тебя, удерживай Эндрю от глупых, слишком самонадеянных поступков.

— Хорошо, — ответил он, точно заключая договор: не допускать распрей в вопросе о детях, какие бы ни ждали передряги.

Он услышал рокот мозелевского «ровера» во дворе. Смотрел, как Кэти уходит, слушал, как она садится в машину, как хлопает дверца, открываются ворота, «ровер» выезжает со двора, ворота затворяются. Затем занялся фотометрическими данными и работал, пока за воротами не продудела повелительно Сеси в своем драндулете. Встав и подойдя к парадным дверям, он глядел, как старик Марэн бежит в шлепанцах отворять ворота.

Сеси привезла с собой Таху; когда они вошли в дом, Мак-Грегор увидел, что на лице у Сеси синяки, на руках — ссадины, а на платье — брызги чьей-то крови. Она поспешила объяснить отцу, что это на них полиция напала на бульваре Сен-Мишель, а они всего лишь наблюдали студенческую демонстрацию протеста против вчерашней полицейской расправы.

— Я просто смотрела, — заверила Сеси.

— Ты, Сеси, меня поражаешь, — сказал Мак-Грегор, снова рассерженный. — Как ты не можешь понять, что если тебя опять арестуют, то выдворят из Франции.

— Ах, но это вздор, — сказала Сеси.

— Нет, не вздор. И притом ведь я велел тебе держаться от демонстраций в стороне.

— Весь левый берег — одна непрерывная демонстрация, — ответила Сеси, — где же прикажешь найти эту тихую сторону?

— Захочешь — найдешь.

Сеси прошла в холл, тетя Джосс ее окликнула:

— Это ты, Сеси, душенька?

— Да, я, — отозвалась Сеси и вошла к тете Джосс со словами: — Посмотри, как меня флики разукрасили…

Таха стоял, усмешливо-спокойно глядел на Мак-Грегора.

— Что бы вы ей ни говорили, на нее не повлияет, — сказал он.

— Так поговори ты с ней.

— Я вот с вами пришел говорить, — улыбнулся Таха.

— Если об этих деньгах, то напрасно трудишься, — предупредил Мак-Грегор.

— О деньгах разговор теперь пустой, — сказал Таха. — Деньги уже у них в руках. Так что придется вам иметь дело с политикой.

— С какой политикой? О чем ты?

Таха пожал плечами.

— Ясно, что сейчас к вам начнут обращаться с политическими предложениями.

Мак-Грегор надел плащ. Казалось, все ушли, оставив старый дом на его попечение, и смирно сидеть тут и ждать становилось непереносимо тягостно.

— Ко мне не обращались и сейчас не будут, — сказал он. — Ситуация осталась прежней.

— А зачем тогда тетя Кэти обедала вчера с Дубасом, сыном ильхана? — спросил Таха.

— С Дубасом?

— О чем они там говорили? — напирал Таха.

— Откуда мне знать? Спроси ее сам, — сказал Мак-Грегор, спускаясь во двор. Он направлялся теперь в отель «Амбассадор» — услышать, что скажет ему американец Кэспиан.

Проводив его до ворот, Таха опять предостерег на прощанье:

— Дело принимает очень грязный оборот, так что будьте осторожны.

— Ладно, буду, — ответил Мак-Грегор. — Что ж мне еще остается?

К отелю «Амбассадор» он подошел минут на десять раньше нужного времени и, перейдя бульвар Османна, понаблюдал за французскими рабочими в синих комбинезонах, выгружавшими рулоны газетной бумаги из грузовиков «берлие» в высокие черные окна редакции «Монд». И в грузовиках, и в подъемных устройствах, и в приемах пользования клиньями и рычагами было что-то настолько французское, что Мак-Грегору подумалось, не сводится ли в конечном счете национальный характер к своеобразию трудовых ухваток.

Он вошел в старый отель и точно окунулся в былой мир тети Джосс. «Амбассадор» некогда был возведен, чтобы заполнить пространство плотно и надежно; теперь же он, со своими потускнело затканными стенами и золочеными, стиля ампир, стульями и столиками, составленными в изящные кучки и ждущими гостей, зиял янтарно-желтой океанской пустотой. У портье за стойкой — островком в этом пустынном старом море — Мак-Грегор спросил, где найти мистера Кэспиана, и посыльный провел его в ресторан — типичный ресторан первоклассного парижского отеля. Кэспиан расположился там за угловым столиком, как на давнем и привычном своем месте. Он просматривал письма и бумаги, беспорядочной кучей лежавшие на банкетке и на скатерти.

Вид Кэспиана удивил Мак-Грегора. Какая, однако, перемена произошла в американцах. Те американские миссионеры, врачи, геологи, археологи, дипломаты, которых знавал в Иране его отец, были все старообразно-провинциальной внешности — пресвитериане и квакеры. Американцы же, с которыми Мак-Грегор сталкивался в ИННК или в нефтяном консорциуме, выглядели моложавей и унифицированней, словно им теперь с гораздо большим успехом удавалось копировать друг друга.