Харри Мулиш - Зигфрид

— Что ты себе вообразила? Не понимаешь, как это было бы на руку евреям?! Мой сын — еврейский ублюдок, какой подарок небес! Я совершил расовое преступление! Да они бы хохотали до упаду! Про меня уже болтали подобное и про Гейдриха тоже, но теперь почти никто из них больше не смеется.

— Но, как бы то ни было, он был твоим ребенком!

— Именно поэтому. Смешение с еврейской кровью испортило гены и мне.

— Тогда пусть бы он просто оставался Зигфридом Фальком, кому бы пришло в голову докапываться?

— Ну конечно, и однажды все бы всплыло. Кто — нибудь обязательно бы проболтался. К примеру, Фальк. А если б я приказал расстрелять его вместе с Юлией, проболтались бы те, кому раньше проболтались они. Со временем все всплывает наружу. Когда вскоре все раскроется, мир еще содрогнется.

Я испугалась, увидев, каким огнем вдруг загорелись его глаза, и была рада, что мне во всяком случае никогда не придется об этом узнать.

— А что было бы со мной, если бы это оказалось правдой?

Он не ответил, и я осторожно высказала предположение:

— Может быть, гестапо…

— Молчи! — перебил меня он. — Я не могу поверить, чтобы мой верный Генрих сделал бы такое.

— Но кто же тогда подделал свидетельства? И для чего?

— Этого я не знаю. Но может быть, я узнаю это за остающиеся у нас несколько дней.

С этим он меня отослал. Он устал и сказал, чтобы я сходила и выпила еще по бокалу шампанского с секретаршами.

21. IV. 45

Целый день не прекращается грохот артиллерийских обстрелов, мы слышим, как над нами все сильнее обваливается гордая постройка — здание рейхсканцелярии, но даже к этому привыкаешь. Меня угнетает больше всего то, что негде постирать одежду. От меня дурно пахнет. Как и ото всех, кто здесь еще остается. От Ади тоже воняет.

22. IV.45

Морель, по счастью, смылся. По приглашению фюрера его квартиру занял Геббельс с семьей. Невооруженным взглядом видно, что этот колченогий коротышка безмерно счастлив, что наконец принят в ближайший круг Гитлера. Все они хотят умереть вместе с ним. Все — это значит Геббельс с его Магдой, а шестерых детей об их желании никто не спросил. Сегодня днем я с ними играла и читала им вслух «Макса и Морица». Хельга, Хольде, Хильде, Хайде, Хедда, Хельмут — в каждом из этих имен слышится «Гитлер». Магда полна решимости их отравить, ибо не видит смысла в жизни без фюрера.

Ади целый день занят безнадежными переговорами с Кейтелем, Йодлем и другими генералами, в перерывах звонил Дёницу и Гиммлеру, не знаю даже, кому-то еще. Вечером мне удалось с ним немного поговорить, в то время когда он, с увеличительным стеклом в руках, выбирал среди своих бумаг и документов те, которые собирался сжечь в саду в первую очередь. Под несмолкаемый треск и грохот у нас над головами я спросила его, что он думает по поводу решения Магды умертвить собственных детей. Весь дрожа, он ухватился за край стола, смотрел на меня не отрываясь несколько секунд и потом сказал:

«Это ее личный выбор, по мне, так пусть уезжает. Но ты радуйся, что Зигги нет в живых. Иначе в скором времени тебе пришлось бы сделать с ним то же самое. Или ты хотела, чтобы Сталин выставил его в клетке в московском зоопарке?»

23. IV.45

Все может оборваться в любой день и час, но мне это безразлично, если мой любимый со мной. Сегодня едва перебросились с ним парой слов. Написала прощальное письмо Гретель, которая вот-вот родит. Убеждала ее — впрочем, без всяких оснований, — что она увидит еще своего Фегеляйна.

Шпеер неожиданно вновь вернулся в нашу крепость, около полуночи мы откупорили с ним в моей комнате бутылку шампанского. Он не мог вынести, что уехал не прощаясь в день рожденья Ади. Гитлера он называет «магнитом». Рискуя жизнью, он прорвался на маленьком самолетике сквозь вражеский огонь и приземлился на аллее Зигес у Бранденбургских ворот. Страх ему неведом, в этом он даст фору Ади. От него я узнала, что сегодня днем пришла телеграмма от Геринга, в которой он предлагает лишить Гитлера власти, поскольку в Берлине фюрер проявил себя недееспособным. Борману удалось убедить его в том, что это попытка путча, Адольф лишил Геринга всех должностей и издал приказ об его аресте. Но в действительности Шпеер считает, что организатором путча был скорее Борман, устранявший таким образом своего давнего соперника, желавшего получить власть после Гитлера. Ади будто бы со слезами на глазах прокричал, что, раз его предал старый друг Геринг, теперь это точно конец. Не могу подобрать слов, чтобы выразить, как я ему сочувствую.