Игорь Неверли - Сопка голубого сна

На первомайскую стрельбу по безоружной толпе ППС ответила террористическим актом, бросив бомбу на Маршалковской, между Хмельной и Иерусалимскими аллеями, в проезжавший казачий патруль. Взрыв был ужасный. По всей мостовой валялись куски человеческих и лошадиных тел.

Деятельность партии сильно активизировалась. Всех охватило лихорадочное возбуждение. Не проходило дня без бурных событий. Пролетарии требовали восьмичасового рабочего дня, повышения заработной платы, улучшения условий труда... Партия пыталась руководить этим движением, но забастовки вспыхивали стихийно. Часто мастеров вывозили на тачках, не всегда за дело. Обе стороны обращались к партии, ища справедливости. Партия посылала своих людей, которые разбирались в конфликте. Людей посылали с охраной. Я состоял в такой охране. Например, на фабрике Конрада Ярнушкевича часть рабочих хотела бастовать, а часть нет. Когда мы туда прибыли, хозяин пытался по телефону вызвать полицию, но я отрезал телефон. На одном кожевенном заводе выступала Роза Люксембург, мы ее охраняли. На Шульцовщине или на Пельцовщине были большие нефтяные склады Нобеля. Тамошние рабочие обратились к партии с просьбой помочь организовать забастовку. Партия послала Гутека и двух для охраны — меня и Ежи Килачицкого. Во время митинга, когда Гутек, стоя на бочке, говорил речь, кто-то крикнул: «Полиция!» Рабочие посоветовали нам выйти через боковую калитку и повели нас. Тогда администрация, чтобы нас задержать, спустила с цепи огромных датских догов. Все от них поубегали кто куда, а они кинулись за нами вдогонку. Территория большая, до забора еще далеко, а собаки рядом... Килачицкий крикнул: «Стой!», и, когда собаки подбежали, мы их пристрелили. Потом рассказывали, что администратор, не то швед, не то немец, ужасно сокрушался, говорил, что предпочел бы выполнить все требования рабочих, чем потерять этих собак... Кстати, именно Килачицкий «приобщал меня» к терроризму, мы с ним вместе взрывали телефонную станцию Цедергрена на Королевской, потом он убил Иванова, директора Варшавско-Венской железной дороги, сидел в тюрьме Павяк, и я слышал, что он был одним из десяти участников знаменитого побега, когда по приказу ППС Юр-Гожеховский выкрал их, переодевшись жандармским ротмистром.

В день Ивана Купалы Варшавское общество гребцов устроило праздник на реке, мы там были с матерью и с сестрой, возвращались на извозчике. На углу Маршалковской и Свентокшиской я вдруг соскочил с пролетки, словно меня вытолкнула какая-то сила. Мать изумилась: «Бронек, что с тобой?» Я помахал им рукой, все, мол, в порядке, поезжайте, а сам пошел к Вардинскому. В ту ночь за мной на дом приходила полиция, меня искали со дня похорон Ольдека Юргелевича, выясняли, как зовут, где живу... С этого момента я перешел на нелегальное положение.

А что касается предчувствий, то должен сказать, что и потом не раз внутренний голос предупреждал меня об опасности. В то же лето, например, сижу я однажды у знакомых, беседуем, вдруг я встаю и начинаю прощаться. Меня не отпускают, а я ни в какую, мне надо срочно идти, и все тут. А спустя четверть часа после моего ухода туда нагрянула полиция. Так бывало много раз. Недавно, например, в буран я подъехал к незнакомому дому и вдруг чувствую: здесь нам угрожает смерть. И в самом деле, мы попали в разбойничье логово, нас пытались убить, но я был начеку, и только поэтому мы спаслись. Я точно знаю, что наделен таким инстинктом, сигнализирующим опасность, но не знаю, как он действует и почему иногда молчит. Этой зимой, например, я разделся на морозе, закутался в мех и спал как младенец, безо всяких дурных предчувствий, а ночью на нас напали волки, целая стая, задрали коня, а мы чудом спаслись... Так вот, перейдя на нелегальное положение, я вынужден был все поменять — фамилию, адрес... Исчез Бронислав Найдаровский, появился Януш Мушкет, жил с рабочими при трактире на Серебряной или у случайных знакомых, чаще всего у одной еврейской семьи на Валицове, встречался с Вацлавом Езеровским, представителем центрального комитета в баре Вальдшлексена на Ясной и от него получал инструкции. Был всегда готов действовать. Люди в Варшаве жили тогда по районам, привязанные к своим трактирам, где им отпускали в кредит, встречались со своими и жили жизнью своей среды.

Прежде всего меня направили на операцию по разоружению всякой шпаны и бандитов, так называемых «кнаяков», которые, подделываясь под боевиков из различных организаций, грабили сберегательные кассы, почты, банки и просто зажиточных граждан.