Холлю придумали какую-то работу, наконец-то от него отвязались, и он смог выскочить из дома через черный ход. В нос ударил сивушный запах. Все неприятности истаяли в теплом воздухе и потоке мыслей. Эти мысли немного досаждали. К гусям теперь не пристроишься. Однако он понимал, что это не совсем так. Он взял грабли и побежал мимо гусиного пруда, вниз, к переулку. Придорожный камень напомнил ему о матери. И вот он уже перескакивает в тот день, когда, сидя в поезде, будет озирать проплывающий мимо зимний ландшафт.
"Я расскажу ей про все, все от начала до конца и от конца до начала. Расскажу, как было дело с врачом, и про Бедошика не забуду, и про то, как мне все твердили, что в старшие классы мне путь не заказан, а потом отец вдруг сказал, что это дело пустое. Расскажу ей про гусиный пруд и про крестного. Хозяйка его поминает, чтобы посмеяться надо мной. Дескать, ну и крестный у тебя. А хозяин покупает у крестного ворованый песок. Только мне-то какое дело до крестного. Не я же его выбирал. А их кто заставлял, если он им не подходит? Теперь уж она начала поговаривать о крестном для конфирмации. А его выбрал хозяин. Мне он теперь ничего не дает. С крестным они дальняя родня, а мне ничего не дает. И о братьях расскажу, и о детях Мауэрера. На лыжах кататься нельзя, друзей заводить нельзя. Скажу, что караульному начальнику на троицу всегда подносят козленка, что часто приходится прогуливать школу, а за столом знай себе давись клецками. А взять ботинки, она все талдычит, что на меня ботинок не напасешься, и нога-де растет, и ношу неаккуратно, а могу ли я их изнашивать, если работать приходится в сапогах. Вечно смотрит, как змея, и головой трясет, поди угадай из-за чего.
Расскажу про летние мытарства, как хозяева с Морицем поступили, и про Марию. Хозяйка все зовет нас хитрованами, а сама как только не изловчается, чтобы разговоры подслушивать, поднимется к себе наверх, снимет заглушку и подслушивает. Работники это знают, и я им говорил, что хозяева перед сном судят всех и рядят, но никто про это и вякнуть не может: хозяева-то сразу на меня подумают, я ведь долго не засыпаю. Она любит быть щедрой — вывалит сверху в общую комнату подол яблок, а Лофереру таких щедрот вовсе не надо. Больно нужно ему ползать по полу. Да и яблоки-то все попорченные, она их специально отбирает, чтобы другие не заразить. Добротой здесь и не пахнет, а люди в округе называют хозяйку доброй женщиной. С виду-то, может, и так. Только люди ничего не знают. Я скажу, что люди ничегошеньки не знают, и про вывихнутую руку скажу, и про то, почему недоумок заставляет меня одной рукой двух лошадей вести, а сам бежит впереди и землей мне лицо порошит. Пусть мать заберет меня отсюда, подальше от них обоих. Пока я на побегушках, а когда вернусь — будет похуже, ведь он тем временем такое надумает. Я от работы не отказываюсь, но разве угадаешь, что взбредет ему в дубовую голову, а хозяйка потом скажет: такой уж он человек. Бывает, она пытается мне помочь, когда он, того гляди, убьет меня, а потом опять во всем ему поддакивает, а он даже ее до слез доводит. И почему она ему все время в рот глядит, да еще докладывает, что в разговорах с работниками я его называю «он»? "Отцом" я его зову, только когда говорю с ним, иначе убьет. А братьям каково? Одного он схватил за шкирку так, что все пуговицы отлетели, и швырнул его на стог сена. Один заикается, другого трясет. Почему Йорг и Феликс после всего ползут к нему на поклон?
Про все расскажу, в этот раз выложу все, и уж тогда мать не скажет, оставайся, мол, у него, живи, как жил, крепись, потом будет полегче, авось, он тебя не обделит. А мне ничего не надо, от него я ничего не хочу, оставил бы только в покое. Мать мне поверит, теперь-то я куда больше знаю. А вот история с осквернением распятия, тут она не поверит мне. Про это я говорить не буду. Зато скажу, что Мария оплевала воспитательницу, да еще повторю, а потом спрошу, почему она меня в тот раз отцу выдала".
Тут Холля снова стали одолевать сомнения, и хмурый осенний день все быстрее становился явью. Все по-прежнему, только лошадей и овец на полях скоро будет побольше.
Хозяин со стаканом водки пожаловал на кухню и принялся угощать Марию, Розу и одну из поденщиц. Они то и дело прыскали в кулак, сначала одна, потом другая, и наконец все разом, то чуть не ложась головой на стол, то откидываясь назад, затем вдруг повскакивали и выбежали из кухни. Вернулись с умытыми лицами и все еще давясь от смеха. Они уж взялись было за ложки, но тут с грохотом распахнулась дверь. На пороге появилась хозяйка, метнувшая укоризненный взгляд на хозяина. Работники присмирели. А девицы продолжали повизгивать и хихикать. На Морица и на печку обрушился поток воды из лохани. Плеснули водой и на пол в общей комнате. За печкой вооружались чоботами, сапогами, охапками рабочей одежды, кусались, орали, царапались, пихались, мыли и прибирали.
Читать дальше