Владимир Колковский - В движении вечном

Эмоции явно переполняли их, счастливых победителей. И они частенько всей своей компанией дружной забегали «туда», в тот самый знаменитый подвальчик.

Витька — также.

И именно это обстоятельство теперь так тревожило и беспокоило Игната.

Триумф… и начало конца. Что ж, проза жизни, наверное.

Мысли и думы о поступлении, которые и прежде в последний год не давали покоя, нависли подлинно мечом дамокловым сразу же с первых дней выпускной осени. Неотлучно витали они днем и ночью, в школе и дома, присутствовали незримо даже во время дождливо ненастных субботних свиданий, даже во время их самых эмоциональных «молчаливых пауз». А если подчас и удавалось забыться коротко, то возникали внезапно и вновь, пронзая колюче знакомым молниеносным импульсом и переходя постепенно в тревожное, тягучее: «Что, что оно там впереди? Как оно повернется тогда, недалеким уже следующим летом?»

Теперь Игнату часто вспоминались недавние витькины абитуриентские мытарства, но ведь это было не то, в представлении Игната это было совершенно другое.

— Бутовца Петрухи династия! — говорили так про его друга совсем недавно в поселке. — Заждалась его бочка на Пьяном…

Никто не думал и не верил, что тот поступит. А вот оказаться в пролете ему Горанскому, круглому отличнику с первого класса, победителю всевозможных школьных олимпиад… Ему, от кого многие в поселке ожидали в будущем чего-то «такого»… Это ведь и на самом деле означало такой конфуз, такое сокрушительное фиаско, что хоть ты и впрямь не показывайся потом на глаза людям.

Вступительные экзамены представлялись теперь Игнату не иначе как лотереей с одним-единственным шансом. Ведь в случае неудачи он уже предстоящей весной подпадал неизбежно под очередной армейский призыв.

Армия…

Вообще-то, он почитал за огромное счастье появиться на свет представителем сильной половины человечества, но теперь! — теперь иногда вдруг ловил себя на нелепейшей мысли, что даже завидует втайне своим одноклассницам: им-то что, в армию не идти, ну, не поступит сейчас — за год ведь так подготовиться как можно!

Два армейских года представлялись ему сейчас чем-то необычайно тяжелым, мучительным и даже страшным. И отнюдь не пугали строгий режим, осенняя слякоть, зимние трескучие морозы, а в беговых кроссах, гимнастике, штанге он, чемпион района, мог запросто и многим «дембелям» дать фору. Здесь было совершенно иное. Здесь было то, о чем постоянно рассказывали в поселке многие бывшие солдаты.

На два долгих года исчезали они внезапно, и, когда о них уже успевали позабыть все, кроме родных и друзей, точно так же внезапно снова появлялись в поселке. Возмужалые, обветренные смугло, коротко подстриженные… И еще долго потом, только выйди на центральную площадь, и ты обязательно увидишь кого-нибудь из них в пилотке армейской, в гимнастерке-хаки под ремнем, в толпе старых и новых зна-комых. Подойди поближе, и ты узнаешь многое о первом времени службы:

«Первых полгода в армии ты ноль, салага. Дед для тебя Бог, царь и начальник. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим… У нас, например, в ротах молодых сперва так учили.

На костях поставят:

— Луну видишь?

— …?!

— Гавкай!

— Как так?

— Как собака, так как! Знаешь?»

Будущие «салаги», воспитанные с непоколебимой верой в справедливость всего того, что окружает в эпоху развитого социализма, с холодком в душе осмысливали услышанное.

— А если… нет? — спрашивал, наконец, кто-нибудь несмело. — Н-не… будешь?

— Х-ха, отметелят раз пряжками, еще и в самую масть постараешься!

— И-и… н-никому? Никому не скажешь?

— Кому-у? Папка-мамка далёко.

— А-а… офицер?

— Х-ха, офицер! И когда ты его увидишь, того офицера? Раз в неделю, положим, ну а дед на казарме и ночью под боком… Да и ему-то что, твоему офицеру? — тихо-шито-крыто во взводе, наверх не шуршит, вот тогда и показатели… Тогда и чины на погонах, и звездочки… На дедах, пацаны, сейчас вся дисциплина в армии держится.

Был у нас, правда, один такой… умник. Подал рапорт.

— И что?

— Миномет на него свалился, и с концами… А дед свою губу отсидел и на дембель.

Выдержав небольшую паузу, с легкой усмешкой уже все и навсегда пережившего, наблюдал очередной рассказчик очевидный психологический эффект на притихших вдумчиво, растерянных лицах будущих «салаг».

— Полгода! С полгода, хотя бы, пацаны, надо фигу в кармане держать… А потом… потом уже проще… Потом, глядишь, как по накату пошло. Масло съел с утра — день, глядишь, и минул! — продолжал он далее уже как бы и утешительно.