Ник Хоакин - Пещера и тени

— Джек, потрясения бывают разные. Альфреда опасалась, что у девочки это вызовет шок, поскольку тогда она обожала своих родителей, и, конечно, наша Альфреда даже готова была решительно от всего отречься. Но получилось так, что она сама испытала потрясение — от того, как девочка восприняла новость.

— Была очарована.

— Если верить Альфреде, лицо ее дочери прямо-таки засияло от восхищения. Неделями она не могла отвести глаз от отца. Они с Альфредой, должно быть, вздохнули с облегчением — настолько легко все обошлось. Но потом восторги их поутихли, поскольку Ненита всюду хвасталась, что ее отец — монах. А когда дома ее за это ругали, это сбивало девочку с толку — ведь ей внушали, что папа и мама проявили великодушие, рассказав все. Что же дурного в том, что она сама говорит правду?

— Не думаю, чтобы это слишком удручало Альфреду, — обронил Джек. — Она вполне способна была обойти всех самых благочестивых матрон в городе и сказать: ну разве не забавно, что мистер Куген был иезуитом? — а заодно и спросить, не нуждаются ли их сыновья в репетиторе по латыни… И этих дам гораздо больше потрясло бы ее спокойствие, чем то, что монах женился.

— Не совсем так, Джек. Ведь это происходило пять лет назад, когда такое было еще в диковинку даже там, в Америке. Но ты прав: и она, и отец Куген держались с апломбом. Они сказали маленькой Нените, чтобы она набралась мужества и не обращала внимания на насмешки и поддразнивания в школе. С этого момента девочке никакого удержу не было. У нее, так сказать, открылись глаза. Скоро она уже носилась с новым откровением: ее мама не американка, она — туземка! Положим, Альфреда никогда не делала секрета из того, что она филиппинка, но в глазах дочери необыкновенной ее делало то, что она туземка , — и уж бог знает, какой смысл ребенок вкладывал в это слово.

— Шаманские барабаны и тотемные столбы — вся эта экзотика Южных морей вполне способна очаровать белого ребенка. Представляю, как она всем хвастается: «Твоя мама просто американка, а моя — туземка!» Она ни разу не просила поносить мамину травяную юбку?

— Так оно и пошло: Ненита что ни день являлась с новыми открытиями, вначале невинными, вроде того что мисс Гиббс, преподавательница математики, носит парик, поскольку голова у нее лысая, точно бильярдный шар, или…

— Или как мистер Джонс, мясник, облачается дома в дамские панталоны с кружевами.

— Да, что-то в этом роде. Но по мере того, как маленькая Ненита росла, возрастали и масштабы ее разоблачений. Что ты ищешь, Джек?

— Салфетку. А, наверно, эти странные пестрые штуки? Я чувствую себя почти как мистер Джонс, мясник, который целует кружевные панталоны. Прости, Чеденг. Так что же предприняла Альфреда?

— Они решили уехать. А ты выпил слишком много пива. Но через год им снова пришлось переезжать, потому что все соседи перестали с ними разговаривать. Тогда они поняли, что всякий переезд на новое место давал Нените дополнительный простор для новых исследований и разоблачений. И решили отослать ее сюда. Мне кажется, они надеялись, что здесь ей будет затруднительно, если так можно выразиться, раскрывать в ком-то туземца или туземку, поскольку тут все туземцы. И жестоко ошиблись.

— Не пойму только, каким образом девочка выведывала секреты. Что это, пронырливость?

— Нет, пронырливости она была начисто лишена. Ее действительно интересовали люди, особенно если у них какие-то тайны.

— Тайны есть у всех. Поэтому-то и существуют законы, карающие вторжение в личную жизнь.

— Но Ненита думала, что законы — обычное притворство взрослых. Она была уверена, что взрослым больше всего хочется, чтобы их тайны выплыли наружу, хотя они и притворяются, будто это не так. К ним только надо найти подход, но для Нениты это было уже частью игры — отнюдь не пронырством. Ангел, который все разузнает, а потом оглашает, — вот ее роль. К сожалению, она не всегда правильно истолковывала полученные сведения. Но ведь в конце концов она была еще ребенком. А много ли ребенок понимает из того, что видит?

— Теперь я понимаю, почему говорят, будто она была патологической лгуньей.

— О нет, она не лгала. Просто она неверно истолковывала то, что мы, по ее мнению, скрывали. Кстати, и меня не обошла своим вниманием. Ты знаешь, почему я оставила Алекса?

— Я слышал, что однажды ты пришла домой и обнаружила трех незнакомцев в своей постели и еще одного в ванной.

— Так… Уже, значит.

— Что уже, Чеденг?

— Ты не был на родине, можно сказать, сто лет, приезжаешь и сразу слышишь обо мне весь этот вздор.