Ник Хоакин: Guardia de honor

В октябре дыхание севера будоражит Манилу, сдувает с крыш летнюю пыль и голубей, освежает мох на старых стенах, а Манила готовится к своему большому празднику Пречистой Девы, увешивает улицы фестонами цветных лент и бумажными фонариками. Наверху женщины торопливо заканчивают одеваться, внизу мужчины в бакенбардах, теряя всякое терпение, постукивают тростями, дети уже сгрудились у дверей, на принаряженных улицах кучера сдерживают резвых пони, тревожно посматривают на небо, опасаясь прохладного ветра: а вдруг в этом году на праздник дождь? (В давние же времена те, кто, взывая к Пречистой, поднимал к небу глаза, опасались грозы из огня и металла, потому что пиратские паруса застилали горизонт.)

Опять звонят колокола, словно серебряные монетки сыплются с ясного неба, сердца взрослых людей окатывает волна детского восторга от барабанного рокота и от уханья труб оркестров, лихо вышагивающих по мощеным улицам. Чувство, что было в детстве только твоим, теперь начинает казаться чьим-то еще, и чудится, будто с тех пор, как ты впервые испытал его, оно успело совершить путь в даль времен, становясь все пронзительней, все богаче: детская песенка, превратившаяся в эпос; сокровище племени, которое человек, едва унаследовав, завещает другим, однако приобщив к нему и свою драгоценность. А время идет в непредвиденном направлении: история взращивает смоквы из чертополоха, вчерашние победы над пиратами сегодня оборачиваются праздником с жареной свининой на столах, с бумажными фонариками, с нетерпеливым постукиванием трости и уханьем труб…

А для юной Наталии Годой он еще связан с изумрудами. Кольцо, ожерелье, брошь, гребень под мантилью и длинные серьги в форме канделябров отец подарил ей для этого праздника. Ей восемнадцать, и она первый раз пойдет в процессии за статуей Пречистой Девы. Два поклонника ожидают ее внизу в своих экипажах (отец пришел напомнить о них), и каждый страстно мечтает, что именно ему выпадет счастье отвезти Наталию в церковь.

— Не могу же я ехать в двух экипажах сразу! А выбрать одного — значит сделать больно другому.

— Моя бедная девочка, но ведь ты уже сделала выбор?

— Да, отец.

— И не только на сегодня, не на один день?

— До конца дней моих.

— Отлично. Вот с ним и поезжай.

— Нет… я поеду с другим. Не смейтесь надо мной, отец!

— Женщинам нравится убивать добротой.

— Но я обязана быть доброй к нему…

— Разумеется, дитя мое. Отправляйся с тем, кого ты отвергла, а его счастливому сопернику я скажу, что нынче счастье улыбается другому.

— Не выдавайте меня, отец, еще не время!

— Эстебан?

— Марио.

— Я думал — Эстебан… Мне казалось, что он тебе больше нравится.

— Нравится. Он очень мил и добр, и сегодня я хочу поехать с ним. Но я люблю Марио, отец.

Он молча отвернулся, поникший: «я люблю» — это как дверь, которую захлопывают дочери перед отцами. Разумеется, он знал всегда, что настанет день и она выйдет замуж, но что полюбит… Казалось, прошла вечность, прежде чем Наталия поняла, что отец молчит и что лицо его повернуто в сторону.

— Отец!

Это слово отворило захлопнутую было дверь, но его девочка, его малышка, перестала существовать — он увидел взрослую, смутно знакомую женщину, и слепящая обнаженность ее страсти вновь отдалила его.

— Вы одобряете мой выбор, отец? — встревоженно спросила она.

— Что за нужда спрашивать?

— Но почему, почему во все вмешивается чувство?

— Когда эти молодые люди попросили у меня твоей руки, я предоставил тебе самой решать. Я согласен с твоим выбором. Я верю, что у сердца есть свои резоны. А твое сердечко счастливо?

— Да, отец.

— Коли так, благословляю тебя. Марио — достойный человек, он тверд, даже чересчур тверд на мой вкус, но он изменится с годами. Я дам тебе мое благословение.

Побледнев и задержав дыхание, Наталия всмотрелась в лицо отца, подбежала к нему, шурша юбками, поцеловала его руку. Отец с грустью дотронулся до изумрудов, качавшихся по обе стороны ее личика. Он подарил их девочке, но она исчезла, а камни остались и только сделались еще зеленей (как ему казалось). Юная зелень девичества сияла теперь в изумрудах.

— Ну будет. Мать уже заждалась внизу.

Мать Наталии, старшая в процессии, хотела заблаговременно прибыть в церковь, поэтому она с отцом и младшими детьми отправлялась раньше в семейной карете. Наталию же сопровождала ее тетка.