Джойс Мэйнард - Шесть дней любви

Мама встала у разделочного стола рядом с Фрэнком и забрала у него бутылку, которая играла роль скалки.

— Я попробую, — согласилась она и взяла раскатанное тесто, как показал Фрэнк.

Он стоял очень близко. Раз — и тонкий пласт лег точно поверх персиков.

— Отлично, милая, — похвалил Фрэнк.

Потом он научил меня защипывать края, смазывать верх молоком, посыпать сахаром и протыкать вилкой, чтобы пар выходил. Наконец поставил пирог в печь.

— Через сорок пять минут будет готов, — пообещал он. — Бабуля говорила так: «Сегодня богатейший богач Америки нашему пирогу позавидует». Надеюсь, у нас тоже получится.

— Где сейчас ваша бабушка? — спросил я.

— Умерла, — ответил Фрэнк таким голосом, что вопросы у меня кончились сами собой.

Тем летом мое тело изменилось. Я не просто вырос. Голос ломался: иногда я открывал рот и не знал, заговорю ли прежним высоким голосом или новым, грубым и низким. В плечах еще не раздался, зато шея немного налилась, волосы появились и под мышками, и внизу, в местах, о которых вслух не говорят. Там тоже многое изменилось. Я видел папу голым и застыдился своего тела. «Малёк!» — хохотал тогда папа. Ричард младше меня, но, посмотрев на него в д у ше, я лишь укрепился в подозрениях. Со мной было что-то не так. Меня растила женщина. Женщина, которая свято верила: мужчины — эгоисты, подлые и жестокие изменники. Дай срок — и мужчина разобьет тебе сердце. Чем это оборачивалось для меня, ее единственного ребенка, мальчика?

Той весной впервые возникло новое чувство — напряжение в промежности. Мои причинные места, как называла их мама, натягивали ткань брюк в самый ненужный момент, и я ровным счетом ничего не мог поделать. Рейчел Маккэн выходила к доске решить задачку, и у нее задиралась юбка; или мелькали трусики Шэрон Сандерленд, когда та садилась передо мной на собрании; или у кого-то просвечивала бретелька лифчика; или его застежка выпирала из-под тонкой блузки; или миссис Ивенрад, учительница обществознания, наклонялась посмотреть, как я оформил библиографию, — и новый орган оживал у меня в брюках, где прежде была лишь никчемная шишка.

Ни радости, ни гордости не было — одно смущение. Вдруг увидят? В школе я теперь боялся девочек — хорошеньких, вкусно пахнущих, с круглой попой и с упругой грудью. Однажды читал статью о банковских грабителях. В общем, купюры заранее пропитали специальным препаратом, который вступил в реакцию с воздухом, когда их вытащили из сумки. Несмываемая синяя краска прыснула из чего-то вроде микроканистр прямо на лица грабителей. Примерно так же я относился к своей эрекции — считал ее постыдным указанием на свое «недоросшее» мужское достоинство.

Этим дело не ограничилось. Самые страшные перемены творились не с телом, а в воспаленном мозгу. Каждую ночь снились сны о женщинах. Как занимаются сексом, толком не представлял, вот фантазия и работала в турборежиме. Нет, я знал, что в женском теле есть место, куда может ворваться мой внезапно оживший орган — ага, как пьянчуга на закрытую вечеринку, — просто не верилось, что кто-нибудь когда-нибудь этого захочет. Поэтому стыд и чувство вины переполняли все фантазии.

Некоторые сны постоянно возвращались. В них мелькали девчонки из школы, но красоток из группы поддержки я, к огромной досаде, не видел ни разу. Мои сны без спросу наводняли те, кому в собственном теле было так же неуютно, как мне. Например, Тамара Фишер, которая растолстела в пятом классе, после того как умерла ее мама. Сейчас к круглому животу и широким белым бедрам прибавились внушительные формы, какие чаще бывают у взрослых женщин, а не у тринадцатилеток.

И все же снов я ждал с нетерпением. Представлял, как случайно забреду в женскую раздевалку и увижу стайку полуодетых девчонок; или как распахну дверь уборной и застану Линдсей Брюс со спущенными до колен трусиками: она раскорячилась на унитазе и гладит себя между ног… Но снились мне не гламурные обольстительницы, а жалкие нескладехи вроде меня. Хотя можно ли быть более жалким?

В одном из повторяющихся снов я бегал по полю вокруг не то столба, не то дерева. Гонялся за голой Рейчел Маккэн, но, как ни старался, догнать не мог. Мы носились кругами, я видел попу Рейчел, ее голени, а перед — ни разу. Я не видел ни груди, маленькой, но для меня интересной, ни непонятного места внизу, о котором постоянно думал.

Затем у меня родилась идея, точнее, она появилась у меня — героя сна. Я резко затормозил и повернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь Рейчел Маккэн побежит прямиком ко мне, и я увижу ее спереди. Даже во сне я почувствовал себя умником.