Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Кто оставлял позади вторую гостиницу и устремлялся выше, к гребню горы Кёнигсхёэ, тот останавливался в солидной каменной постройке, приличном ресторанчике со смотровой башней и обслугой. Тот же, кто проходил мимо и этого строения, шел в Дом любителей природы. Значит, он был левым, а может, даже красным. Этот наполовину каменный, наполовину рубленый крепкий дом расположен был на склоне гребня и хорошо защищен от ветра. В двух светлых залах со множеством окон стояли массивные деревянные скамьи и столы, на открытой деревянной веранде висела картина Хекеля [8] Хекель, Эрих (1883–1970) — немецкий художник-экспрессионист. . В углу громоздился большой граммофон, рядом шкафчик, полный пластинок с танцевальной музыкой и модными шлягерами типа «Ты умеешь свистеть, Иоганна?», но была там и пластинка с «Интернационалом», и «Братья, поднимемся к солнцу, к свободе». Чистенькая, вылизанная кухня была всегда открыта взорам гостей, там готовили гороховый суп, жареную свинину, кофе (ячменный, ржаной, бобовый или же смешанный, ржано-бобовый, — все на разную цену, как правило скромную). Посетители ели принесенные из дому хлеб, яйца, панированные шницели и пирожные, пили малиновый сок или лимонад, лишь немногие позволяли себе взять кружку пива, а курить считалось чуть ли не хулиганством, здесь этого не допускали. После обеда семьи располагались вокруг дома, за кустами, под деревьями на шерстяных одеялах, принесенных в рюкзаках. Знакомые обменивались визитами, всегда заранее спрашивая, не помешают ли. Обсуждали дела в мире, опасность войны, итальянское наступление, налеты на Абиссинию, новую архитектуру в Москве, перемещение большинства текстильных фабрик на Балканы из-за дешевой рабочей силы, рост в стране числа правых, коалицию в Пражском парламенте. Заходил разговор и о мощи Красной Армии, о линии фронта в Испании, восхищались Пасионарией, фотомонтажами Джона Хартфилда [9] Хартфилд, Джон (1891–1968) — немецкий график, создатель пролетарско-антифашистского фотомонтажного плаката. . Все чаще задавались вопросы о процессах в Москве, и ответить на них было все тяжелее, рассказывали друг другу сцены из последних чаплинских фильмов или из последних русских фильмов и уже ближе к вечеру собирались домой, чтобы поспеть в город до наступления темноты.

У каждого воскресенья был свой заведенный порядок, и мальчик желал от всего сердца, чтобы Хильда тоже ходила с ними в горы: он знал, что Эрих на неделе снимает комнатку в Доме любителей природы. Но по воскресеньям его там не бывало, и Хильда оставалась дома. Вечером, когда семья возвращалась домой, ее еще не было, приходила она совсем поздно, когда все спали, а утром от нее иногда пахло кислым вином. Что-то случится, часто думал мальчик и боялся, что случится непоправимое. А как было бы хорошо провести воскресенье всем вместе, с Хильдой и Эрихом, отцом и матерью, сидеть на поляне на одеяле, поедая пирожные и шницели и надеясь на лучшее, на то, что все наконец-то пойдет своим спокойным приятным чередом, и предвкушать радость от следующей встречи.

Однажды в субботу он спросил Хильду:

— А почему у тебя с Эрихом так по воскресеньям? Я не понимаю.

Он никогда бы не отважился спросить ее об этом, если бы его не разморило чувство домашнего уюта, тепла и тихого довольства всем миром, посещавшее его каждую субботу после обеда. В квартире пахло воском. Натертый паркет был застлан старыми газетами, чтобы сохранить чистоту до воскресенья. К запаху воска примешивался аромат свежемолотого кофе и сдобного пирога и острый запах спиртовки, на которой кипятилась вода для кофе.

Хильда, ловко управляясь с кофейными чашками, щипцами для сахара и спиртовкой, ответила, понизив голос, словно в комнате был еще кто-то:

— По воскресеньям в горах не видно, кто пришел в дом. Появляется целая толпа неизвестных. Среди них могут быть всякие люди. Для слежки воскресенье самый удобный день.

Мальчик испугался. Так, значит, кроме явных «истинных патриотов», есть куда более опасные, замаскированные?

— На десяток таких, — продолжала Хильда, — приходится один-единственный наш, да и то в лучшем случае. Здесь ведь все работают на тех, в рейхе. Эриха никто не должен знать в лицо. Поэтому он и одевается так неброско, и прическу меняет то и дело.

— А почему он живет наверху, а не в городе, где ему было бы легче скрыться?

— Все равно, — ответила Хильда. — Они ищут его и выслеживают повсюду. Это выяснилось недавно. Поэтому такой тихий, укромный уголок сейчас самый надежный. В будни там видно всех, кто приходит, кто уходит.