Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

И она, воспользовавшись затишьем, послала благодарную улыбку зрителям, дала дирижеру знак и запела арию, которая следовала за фразой офицера. «Мой лейтенант, мой лейтенант, пойми же наконец, быть добрыми друг к другу наказывал творец!» — пела она. В зале уже выказали готовность слушать каприччио этой улыбающейся женщины, начали рассаживаться по местам, желая из уважения к даме прекратить спор, как вдруг театр пронзил крик, громче и мучительней которого наверняка еще не раздавалось в этом здании. «Нет!» — кричали с яруса. И еще раз: «Нет!» Мальчик почувствовал, как на него уставились сотни глаз. Мать застыла в страхе, не отваживаясь взглянуть на Хильду, которая с неистовой решимостью выкрикивала залу свое «нет!». Обеими руками она вцепилась в поручень и кричала изо всех своих сил. И чем громче пела субретка, чем громче оркестр пытался поддержать певицу, тем громче кричала Хильда. Ее руки с такой яростью сжимали поручень, что казалось, стоит ей захотеть, она переломит его, и ярус упадет. Неужели то была Хильда, Хильда, которая жила с ним рядом, с которой он ел суп, мыл и вытирал посуду, играл в шахматы и лото? Ее лицо побледнело, щеки запали, глаза провалились, как огромные темные пещеры, рот алел, словно вся кровь устремилась к губам, волосы реяли черным пламенем. Она сильнее их всех, понял мальчик. Даже певица была сметена дикой красотой Хильды. Он видел, как в крике открывается ее рот, но кричал в безграничном отчаянии и гневе не один только рот — кричали ее руки, ее ладони ее грудь, бедра, все существо ее кричало. Она стояла у края яруса в торжественно-черном, закрытом платье и все же была более обнаженной, чем декольтированная красавица внизу на сцене. Я отдаю всего себя тебе, твоей прекрасной, невыразимой страстности, пело все в мальчике. Ты своим обликом сжигаешь их дотла — так огненная лава слизывает с лица земли трухлявый лес. Хильда еще кричала, закрыв глаза, ее рот, казалось, начал терять свою силу, контуры губ расплылись, руки соскользнули с поручня. Она кричала, обращаясь уже не к сцене, а запрокинув голову вверх, к своду, будто ища там того, кто имел бы силу предотвратить нечто страшное, невообразимое.

Отец обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу, чтобы успеть увести до того, как взметнется буря. Звук закрываемой двери потонул в гаме сцепившихся в партере противников. Медленно закрылся занавес. Шум усиливался. Множество голосов пели «Германия превыше всего». Кто-то пытался противопоставить им другую песню, но голоса были слишком слабы и малочисленны, чтобы одержать верх. Мальчику казалось, будто стены содрогаются от шума.

Фойе полнилось выкриками, долетавшими из зрительного зала. Отец, держа Хильду за плечи, спустился по лестнице. «Убийцы! — кричала она. — Убийцы, это убийцы! — Она кричала и на ночной улице, скривив рот, с трудом разлепляя губы: — Убивайте же, убивайте, палачи!»

Дома мать заварила чай из корня валерианы, Хильда застыла, выпрямившись на краешке дивана, уставившись в пространство ничего не видящим взглядом. Мать держала ее руку, сидя с ней рядом, и Хильда не отнимала руки.

— Все, пора пришла, — сказала она вдруг. — Вы сами это видели.

Мальчика отослали спать. Когда в спальню вошли родители, он спросил:

— Она заболела?

— Нет, — ответил отец, — просто сегодня она увидела то, что уже пережила однажды. Как начинают убивать. У любого сдадут нервы.

В свете фар проезжающих машин мальчик увидел, как отец обнял мать. Они убьют Эриха и моего отца тоже, вдруг понял он. Ему очень хотелось скользнуть к отцу в постель, но он считал себя уже слишком взрослым, да и не желал мешать родителям. Он повернулся к стене, на глаза набежали слезы, но, прежде чем они пролились, он заснул. Его разбудил голос отца:

— Она выбралась через окно. Я вынул ключ из входной двери…

В комнате горел свет, створки ставен были распахнуты.

Темное платье Хильды лежало на диване. Мальчик прикрыл глаза. Она сейчас у Эриха, подумал он и снова погрузился в сон, не успевший еще отлететь. Она боится за него…

Я никогда больше не увижу Хильду, решил мальчик и ничего не сказал, когда мать сняла для Хильды пустовавшую комнату, с плитой и еще годной печкой. Она приобрела электроплитку, спиртовку и старую деревянную кровать. Комната была в нескольких минутах ходьбы от квартиры родителей. Мать даже поставила на окно горшок с геранью, а над столом повесила лампу с зеленым абажуром. Зачем все это, думал мальчик, но через неделю Хильда явилась смущенная, лепечущая, благодарная матери за все. Мальчик хотел знать, что случилось, но стеснялся спросить. Он перенес ее вещи в новое жилище, мать достала пирог и молотый кофе. На старомодной кровати лежало зеленое шелковое покрывало. Здесь она будет спать, думал мальчик.