Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

У меня до сих пор хранится фотография нашего класса — мы снялись прямо на ступеньках, выходящих во двор школы. На переднем плане — самоуверенные сынки деревенских богатеев. Чуть позади, на той неопределенной дистанции, которая ничему не мешает, но многое делает возможным, — сельские девчонки с огромными бантами в косах. Мы, дети переселенцев, — в сторонке, отдельной группой, прижавшиеся друг к другу. Овцы, отбившиеся в грозу от стада. В центре, точно на ничейной полосе между разными мирами, — наша учительница.

Фото подвернулось мне как раз в тот вечер, когда мы получили приглашение Герда. Чистая случайность, конечно. Лишь сейчас я заметил, что наша учительница была совсем еще девчонкой — сегодня я годился бы ей в отцы. И как только она ухитрялась вести в одном помещении параллельно сразу четыре класса, каждый из которых был расколот на враждебные группировки? Что ж — времена первопроходцев…

Неожиданно во мне проснулось чувство, похожее на страсть криминалиста: неплохо бы выяснить, как Анна и Герд сумели преодолеть свой застарелый конфликт. Чуда от поездки я не ждал. Но все же как-никак это могло скрасить мои ставшие чересчур уж мещанскими будни. Кто хочет сберечь в себе творческое начало, нуждается время от времени в сильных ощущениях. Марге с ее кухонным кругозором домохозяйки, конечно, этого не понять. Чего только я не предпринимал, чтобы переубедить ее! Я приводил ей примеры из истории, включил в число своих аргументов даже факт из биографии Гёте, который, уже будучи стариком, домогался любви девятнадцатилетней девушки.

Свинство, ответила Марга.

В общем-то, я и до этого разговора знал, что бессмысленно рассчитывать на ее понимание, а уж тем более на поддержку. Что я сам должен организовывать для себя эмоциональную разрядку. Может, мне следовало бы отправиться на встречу без Марги, но это кончилось бы не чем иным, как очередным унизительным для меня семейным скандалом.

…Мы такие, какими сделали себя сами. Мы проложили путь в свое сегодня, и по этому пути нам идти дальше. Разве не служит это оправданием того, что порой нам приходится останавливаться и бросать взгляд на пройденное?

Нас было шестеро во дворе: Анна, Карина, Хеннер, Феликс, Герд и я, отделившихся вместе с родителями от огромной колонны силезских переселенцев из Польши, направлявшихся после войны в Баварию. Стоит мне закрыть глаза, и в памяти, точно затертая кинолента, вновь и вновь повторяется эта сцена: наши повозки, выстроившиеся четырехугольником посреди заросшей травой деревенской площади, — крепость на колесах вокруг старой липы. Женщины под брезентом, мы между колес. Напротив — молчаливая стена жителей деревни. В центре, на нейтральной полосе, — представители общинного совета и наши отцы.

Намерения их — это видно сразу — в корне расходятся. Мы просим пристанища — лошади устали, дальше двигаться невозможно. Деревне же не нужны лишние рты. Переговоры прерываются. Для нас это означает: осадное положение! Мы, пацаны, набираем под телегами камней побольше и покрупнее — они будут нашими пушечными ядрами… Только не кипятиться, усмиряют нас старшие. У деревенских руки тоже сжимаются в кулаки. На той стороне в качестве миротворца выступает сам бургомистр. И опять на сцену выходят парламентеры.

Да, как говорится, — время первопроходцев…

Страсти неожиданно разрядил доктор. Он заявил, что готов хоть сейчас приступить к практике. А то, что в деревне не было зубного врача, стало ясно сразу, как только первый же из деревенских мужиков во время перепалки раскрыл рот. После заявления доктора бургомистр коротко бросил: так и быть, в двадцати минутах хода отсюда стоит брошенная усадьба, причем все постройки там в отличном состоянии. Длинные рыжие волоски, густо росшие из его ноздрей, еще дрожали от возбуждения. Мужики заворчали, но уже не так громко, как раньше. На некоторых лицах появились ехидные усмешки.

…Следующий кадр: наша колонна сворачивает вслед за бургомистром с наезженной дороги на узкий проселок. Эскорт любопытных, следовавший за нами на некотором удалении, остается на дороге. Вскоре мы замечаем небольшую усадьбу. Здесь, говорит бургомистр.

Одичавшая кошка удирает от нас в поле, вороны с карканьем разлетаются в разные стороны. Ржавый плуг, наполовину вросший в землю, одиноко торчит на обочине. Бургомистр уходит, напоминая:

— И не забудьте: с утра люди пойдут лечить зубы!

Створки ворот, вывороченные вместе с петлями, были просто приставлены к опорам, и, когда мы попробовали их открыть, они грохнулись наземь. Во дворе валялся всякий хлам, на который мародеры, как видно, не позарились даже при дневном свете. Дверь в дом тоже была выбита. Под ветром хлопали раскрытые оконные рамы без стекол.