Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

В квадрате двора топорщилась невысокая пристройка — она выглядела там, будто кожаная заплатка на заднице. На фахверковом фасаде угрожающе распростер руки сказочный лесной великан, защищая вход. Как мы обнаружили, обитую ржавыми железными лентами дощатую дверь можно было приподнять, так что щеколда выпадала из защелки. Внутри все было завалено покрытыми слоем пыли деревянными ящиками, грудами инструмента, чуть дальше громоздился высоченный шкаф. По узкому проходу можно было пробраться к простой двери с металлической полоской на косяке. За ней располагалась спальня доктора, которую он несколькими ловкими манипуляциями превращал по утрам в приемное отделение. Там-то, в старой лакированной шкатулке, Карина и нашла тогда золото…

Каждый раз на заре, когда звонарь местной церквушки только поднимался на колокольню, доктор спешил вниз, к речной низине, со своей немудреной рыбацкой снастью — ореховыми удилищами, крючками, изготовленными собственноручно из загнутых булавок, поплавками из пробок, надетых на срезанные дудки гусиных перьев.

Как только доктор удалялся, я взбирался на острые плечи Дитера и занимал свой привычный пост — в развилке посреди ветвей старого каштана. Отсюда, через ворота, просматривалась вся местность вплоть до реки, а в окне сарая я видел Карину, колдующую над арсеналом докторских инструментов. Ее волосы свисали над столом, как волшебный платок иллюзиониста.

Окно не пропускало звуков, и я всерьез воображал, что и там, внутри, все совершается в таинственной, торжественной тишине. Маленькие руки Карины летали так быстро и ловко, словно каждое движение было ею тщательно разучено и отрепетировано.

Анна, Герд и Дитер по очереди забирались на зубоврачебное кресло, и Карина вдавливала им в дырки от выпавших молочных зубов комочки золота. Потом, на деревенском рынке, они на глазах у торговцев вырывали золото изо рта в доказательство того, что оно не ворованное, и обменивали на яйца, сало и прочую снедь. Из всей нашей компании только я был избавлен от этой процедуры, потому что все зубы у меня уже заменились. Благодаря изобретательности Карины мы и выжили в те голодные годы.

Если добыча на рынке была особенно богатой, то я отказывался от скудного домашнего ужина — картошки в мундире и творога. С гордостью выкладывал я на стол свои сокровища. Мать с отцом жадно набрасывались на еду. При этом они не поднимали на меня глаз и не задавали ни единого вопроса.

Не знаю, сколько прошло времени, пока доктор обнаружил пропажу. Хотя не было ничего проще, чем заподозрить нас, он не стал поднимать шума. Скорее всего, чтобы не устраивать нового скандала — их и так хватало с избытком на нашем дворе. Тем не менее он без всяких объяснений попросил деревенского кузнеца перегородить дверь, ведущую в сарай, стальным рельсом.

Но мы уже специализировались на другом источнике пропитания. Когда в деревне начинали забой свиней и устраивали праздники, Карола заранее указывала двор, где приступали к чистке котлов для варки колбасы. Карина разрабатывала план операции, и она же всякий раз выискивала моральные оправдания для наших действий. Затевая очередной поход, мы были убеждены, что наша цель состоит вовсе не в том, чтобы набить пустые желудки, а чтобы сделать этот мир хотя бы чуточку справедливей. Именно поэтому, как я думаю, мы беспрекословно позволяли в те годы командовать нами девчонке. И хотя между взрослыми членами наших семей, которые ютились впритык друг к другу, постоянно вспыхивали ссоры, нас, детей, ничто не могло разъединить.

Я рос быстрее остальных, и у меня раньше других начал ломаться голос. В нашей неписаной табели о рангах я, таким образом, был вторым после Карины. Долгое время я верил, что рано или поздно она станет моей женой. Да и она считала меня своим главным доверенным лицом. Когда мы перелезали через забор, Карина всегда становилась на мои плечи. И, прежде чем открыть свои планы нашей маленькой банде, она обсуждала их со мной. Поэтому меня точно громом поразило, когда я увидел, что между ней и Гердом что-то есть. И, точно по мановению волшебной палочки, я стал последним в нашей компании. Тогда я впервые узнал, как мало значат все планы и правила игры, когда в дело вступает любовь.

Но все это был опыт переходного возраста, давно ушедший в прошлое. И какой смысл, спрашивал я себя, испытывать к нему непреходящую ностальгию? А тем временем непрошеные воспоминания, вызванные письмом Герда, оживали сами по себе и воображение рисовало все новые и новые кусочки жизни давних лет. Тех лет, когда — теперь я это отчетливо понимаю — началось для меня медленное угасание чувства собственного достоинства, определившее всю мою последующую жизнь.