Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Ни в коем случае не скажу я ему: после Хиросимы и Нагасаки физика немыслима. Это было бы глупым «разрушением машин». В том же возрасте, что он сейчас, я стояла на Унтер-ден-Линден и благоговейно ждала великих этой науки, которые сходились, чтобы здесь, в Опере, чествовать Макса Планка. Взрыв первой атомной бомбы произошел тринадцать лет назад. «Гёттингенскому обращению», в котором восемнадцать ведущих исследователей атома просвещали общественность об опасных последствиях атомного вооружения, исполнился год.

Ни в коем случае не скажу я, что наука отныне немыслима. Опасен миф, что с ее помощью мы можем спокойно расхлебать любую кашу, которую сами заварили. Опасно ожидание чуда. Но еще опаснее вера в то, что мы обойдемся без новых научных данных. Наш материальный мир ограничен. Когда-нибудь — уже очень скоро — мы достигнем этих границ. Если мы не будем к этому подготовлены, мир полетит ко всем чертям. И тогда нам останется бороться единственно за свое существование. За воздух, воду и энергию. Борьба стала бы опустошительной, доверь мы принимать меры предосторожности тем, кто уже сегодня нагло заявляет, что решение заключается в превосходстве вооружения и устранении конкурентов. Этому необходимо противопоставить альтернативу. Необходим хороший компас, чтобы пройти узкий пролив между Сциллой и Харибдой. При резком переходе от количества к качеству.

Кто-то говорит о том, что из науки сделали бизнес.

О переходе от мануфактуры к промышленным методам научных исследований. О пролетаризации ученых. Коль компьютеры стоят — знать, так ученые велят.

В западноевропейском Центре ядерных исследований — ЦЕРН’е, к примеру, который занимается только фундаментальными исследованиями, около 3500 служащих конструируют и обслуживают всю технику, пользоваться ею могут 2500 научных сотрудников. Новейший ускоритель будет образован кольцеобразным туннелем длиной в 26,6 километра и диаметром трубы в 3,8 метра, проложенным на глубине от пятидесяти до ста шестидесяти метров под поверхностью земли.

Но голод и социальная нужда познаются в конкретном выражении. Угроза же человеческой цивилизации остается абстрактной. Мысли об этом можно отбросить, равно как и нашу осведомленность — мы знаем, что мы смертны. К осведомленности этой можно даже отнестись отрицательно. Скрыть от пациента правду. Быть может, из лучших побуждений. Страх от знания, можно сказать, только парализует. Но тогда нельзя и рассчитывать на мобилизацию своих сил.

Мобилизация гуманности. Меньшей ценой ничего не добиться. Это я ему скажу. Моему сыну. Которому хотелось бы видеть мир весьма простым. Поддающимся исчислению. Как его физика.

О достоинстве человека буду я ему говорить, которое не следует из естественнонаучных расчетов. Об ответственности, которую он должен взять на себя, поскольку в будущем среднего между ответственностью и совиновностью уже ничего не будет. Совиновностью в злоупотреблении познанием. Совиновностью в наложении клейма: недочеловеки. В наложении клейма: объекты. В наложении на миллионы людей клейма: мертвецы.

Дождь, который едва ли не стал частью пейзажа, внезапно прекратился. Над лугом поднимается туман. Я сижу на опушке леса и жду зверей, они сейчас покажутся, если не изменили своих повадок с тех лет, когда отец брал меня с собой в леса. В ту пору вся душа моя трепетала от вида косули на июньском лугу. А теперь лес — это лес. Косуля — это косуля. И больше ничего. В крайнем случае запаху сырой травы удается еще что-то во мне расшевелить. Воспроизвести прошлое. Вот-вот появятся комары. В сосне чирикает воробей. В свое удовольствие.

И ваш отец в самом деле не вскрыл ни один из тех ящиков? Спрашивает Лизе Майтнер.

Я пытаюсь представить себе отца, вскрывающего ящики, и не могу сдержать смеха. Он часто превозносил надежность своей руки на охоте. Не на охоте за людьми. Недостоин воинской службы — вот одно из немногих преимуществ его положения. Но лишение охотничьего оружия он воспринял как оскорбление. Другие виды ручного труда в сочетании с моим отцом просто представить себе невозможно. Своеобразная воздержанность. Мне хорошо знакомая. Послужившая основанием для меня сменить специальность. Кое-какие неудачи при экспериментировании. Разбитый фотоэлектронный умножитель. Отступление в математику.

То были первые симптомы болезни. Беспричинно роняла предметы еще тогда, в юности. Это было генетически обусловлено.