Гийом Мюссо - Прошло семь лет

— Я сказала вам, что больше не работаю.

Сорбье как будто не услышал ее.

— Я передал папку с делом Босари, но контролировать операцию должны вы. Копию дела посылаю вам на мобильный.

— Идите вы ко всем чертям! — заорала Констанс и бросила трубку.

С трудом она дотащилась до ванной, и ее вырвало в раковину горькой желтой желчью. Сколько времени она уже не ела? Больше суток, это точно. Вчера вечером она заливала свой страх виски, старалась напиться как можно быстрее, с первых стаканов. «Экспресс-пьянка», которая отправила ее в страну снов часов на десять.

Гостиную заливал послеполуденный осенний свет. Констанс переселилась в этот дом три недели назад, но так и не удосужилась распаковать вещи. Коробки, заклеенные скотчем, там и сям громоздились в пустых комнатах.

«Теперь-то зачем?»

В одном из настенных шкафов она нашла начатую пачку печенья. Забрала ее с собой, уселась на табурет перед мини-баром на кухне и попыталась разжевать квадратик.

«Как убить время в ожидании, когда оно убьет тебя?»

Кто это сказал? Сартр? Де Бовуар? Арагон? Память стала ее подводить. Собственно, память была не последней причиной, почему она обратилась к врачу. Были, конечно, и другие симптомы — тошнота, рвота, головная боль. Но у кого этого не бывает? Образ жизни у нее был нездоровый, и она по таким поводам не волновалась. Но со временем с ней стали случаться выпадения памяти, память время от времени подводила ее, в конце концов это стало сказываться на работе. Вдобавок она сделалась раздражительной, потеряла контроль над эмоциями. А когда начала кружиться голова, решила наконец обратиться к специалисту.

Диагноз поставили быстро и жестко.

На деревянной стойке торжественно возлежала пухлая медицинская карта. Бесстрастный отчет о ее болезни. Констанс в сотый раз достала из конверта рентгеновский снимок и с ужасом посмотрела на свой собственный мозг. На снимке была отчетливо видна опухоль и метастазы, которые завладели левой лобной долей. По какой причине возникает эта страшная болезнь, так пока никто не выяснил. Никто не мог ей сказать, почему клетки ее мозга стали вдруг активно делиться, создав у нее в черепе опухоль.

Побледнев, она сунула снимок обратно в конверт, накинула куртку и вышла в сад.

Погода стояла хорошая. Легкий ветерок шелестел листвой. Констанс застегнула молнию на куртке, уселась на стул и скрестила ноги, положив их на старый садовый столик. Размяла сигарету, разглядывая свой дом. Оштукатуренный, покрашенный, с кованой решетчатой маркизой над крыльцом, он казался просто кукольным.

Слезы выступили на глазах Констанс. Она так любила этот садик со смоковницей, абрикосом, кустами сирени вдоль ограды, с гроздьями глициний и пышными кустами форзиции.

Когда она пришла сюда с агентом по недвижимости, то с первой секунды, даже не входя в дом, поняла, что именно здесь хочет жить и, возможно, когда-нибудь растить детей. Этот сад будет ее убежищем, островком, защищенным от загрязнения, бетона и людского безумия.

В отчаянии от несправедливости судьбы Констанс разрыдалась. Напрасно она твердила себе, что смерть неминуема, что это естественная составляющая жизни и избежать ее невозможно.

«Но не так же скоро, черт побери!»

«Не прямо сейчас!»

Констанс задыхалась от рыданий и жадно глотала сигаретный дым.

Она умрет одна как перст. Как бродячая собака. Никто не протянет ей руку помощи.

Ее положение представлялось ей ненормальным, из ряда вон. Ее даже не пожелали положить в больницу. Сказали только: «Все кончено. Сделать ничего нельзя. Ни химия, ни облучение не помогут». Только болеутоляющие, а потом хоспис. Она ответила, что готова бороться, но ей дали понять, что борьба уже проиграна. «Счет идет на недели, мадемуазель».

Приговор, не подлежащий обжалованию.

Никаких надежд на ремиссию.

Утром две недели назад она проснулась частично парализованная. Едва видела сквозь смутную пелену, едва могла глотать. И поняла, что больше не сможет работать, тогда-то и подала рапорт об отставке.

В этот день она узнала всерьез, что такое страх. С тех пор она чувствовала себя по-разному. Иногда не могла подняться, не могла скоординировать движения, в другие дни ей давали поблажку, она чувствовала себя лучше, но улучшение было временным, и она это знала.

Завибрировал мобильник под напором полученных сообщений. Сорбье решил не оставлять ее в покое. Он настаивал на необходимости послать ей досье на двух американцев. И послал. Почти машинально Констанс открыла посланные документы и стала читать. Сбежавшего звали Себастьян Лараби. Его бывшую жену — Никки Никовски. С четверть часа она сидела, погрузившись в отчет об их побеге, и вдруг резко подняла голову, оторвавшись от телефона. Ее словно схватили за руку. Чем она занимается? У нее что, нет более важных дел? За то короткое время, что у нее осталось, она должна привести в порядок все свои дела, повидать близких, подумать о смысле жизни. Разве нет?