Александр Дьяченко - Плачущий ангел

Начну с того, что я не собирался быть священником, и, честно говоря, не хотел. Принял сан по послушанию. Куда больше меня привлекала научная деятельность (в русле богословия), ведь я заканчивал Московский Свято-Тихоновский богословский институт. Учился хорошо, моя светская работа меня вполне устраивала и не мешала мне заниматься любимым делом.

Когда я стал диаконом, то испросил у владыки благословение на продолжение моей учебы, я заканчивал пятый курс, и работы в прежней должности. А самое главное, мне нужно было привыкнуть к моему новому положению в Церкви, поскольку сан диакона был предложен мне неожиданно. Владыка понял тогда мое внутреннее состояние, и не стал настаивать на моей священнической хиротонии (за что я ему сегодня крайне благодарен).

Но пришло время становиться священником, отказаться от всех своих прежних планов и окунуться (уже далеко не мальчиком), в совершенно новое для меня делание. До этого я 10 лет подвизался на клиросе, ходил к заключенным, вел школу для взрослых прихожан, но не предполагал себя в роли пастыря.

Скажу честно, ехал на хиротонию (рукоположение), как на казнь, малодушествовал и унывал. Как мне хотелось, чтобы автобус, который вез меня в область, вдруг остановился и шофер объявил, что дорогу размыло внезапным паводком, или началось неожиданное извержение вулкана. Но, вулканов у нас отродясь не было, а паводка в 27-ми градусный мороз ожидать было глупо. Ехал один, жалко было брать с собой матушку в такой холод (матушками, по обычаю, называют жен священников).

На вечернем служении стоял и молился в алтаре. Помню как Владыка сочувственно, посмотрев на меня, сказал: «Не волнуйся, все будет хорошо».

Ночевал я в пустынном помещении семинарии, все учащиеся были тогда на каникулах. Мне постелили в гардеробной, что оказалось очень удобно, поскольку я смог развесить все свои вещи на множестве крючков для одежды.

До сих пор не могу понять: удалось ли мне тогда заснуть, или нет? Скорее я дремал, чем спал, поминутно приходил в себя, смотрел на часы, и снова проваливался в неглубокий сон.

Как сейчас вижу: дверь в гардеробную резко отворилась, и в комнату вбежал маленький, отвратительного вида карлик. Таких карликов-шутов часто держали при дворах средневековых государей. На его уродливой голове с огромным носом была рогатая шапка с колокольчиками. Он прыгал вокруг меня, а мне становилось все хуже и хуже.

Внезапно в комнату вошел монах с длинной белой бородой. Лица я его не видел. Раньше на месте семинарии был монастырь, а гардеробная, как и все другие помещения, построенные, еще в 17 веке, служили монашескими кельями.

Монах посмотрел на меня, указал на карлика и сказал: «Это бес уныния, это он мучает тебя. Отгоняй его крестом», и показал мне как это делать.

Я проснулся, в комнате никого не было. «Привиделось», – подумал я, – и снова задремал. И вновь тот же карлик, и вновь его прыжки, и эти бубенчики. И снова я увидел монаха, который повторил мне свою фразу:

«Запомни. Отгоняй его крестом».

Утром на службе я, конечно же, волновался. Все улыбались, старались приободрить, но в тот момент я чувствовал себя очень одиноко. Настал мой час, я вышел из алтаря, в сам храм, под руки меня держали двое протоиереев.

Мой взгляд скользнул по лицам прихожан, и я неожиданно увидел свою матушку, и она улыбалась мне. Кто бы только знал, как я тогда был ей благодарен! Почти в тридцатиградусный мороз она приехала за столько километров, чтобы поддержать меня. Я увидел родные глаза, и мое напряжение сразу же улетучилось.

И когда прозвучали возгласы: «Повелите. Повели», и священство повело меня в алтарь, я шел уже куда спокойнее.

Затем хождение трижды вокруг престола, прикладывание к нему и целование богослужебных одежд владыки. Потом я встал на колени и прижал голову к престолу, а епископ, возложив на меня руки, читал молитвы. Но перед чтением молитв произошло то, чего я никак не ожидал. Владыка наклонился ко мне и вдруг тихо-тихо назвал меня так, как называла меня в детстве моя мама. Никто, даже самый близкий мне человек, моя жена, никогда не называл меня этим именем, – только мама.

Потом, так же тихо, он произнес: «А теперь молись, как только можешь». Он повел молитву, а я мог только просить о милости Божьей. Потом меня подняли на ноги, и я почувствовал всем своим разумом и каждой клеточкой своего тела, что стал священником. Непоколебимая уверенность в этом и покой разлились по всей моей сущности.