Юрий Слепухин - Джоанна Аларика

Он ждал еще минут десять; потом из-за угла, едва слышно шелестя мотором, неторопливо выплыла низкая черная машина. Человек под платаном бросил сигарету и шагнул на мостовую.

Машина затормозила рядом с ним. Задняя дверца распахнулась, выглянуло лицо в очках.

— Полковник, вы? Прошу садиться, мы опаздываем.

Грузный полковник, сердито сопя, полез внутрь.

— Без вас знаю, что опаздываем, — сказал он недовольным тоном, когда машина тронулась, быстро набирая скорость. — Торчу здесь уже двадцать минут! Вы не могли придумать ничего умнее, как взять машину с номером дипломатического корпуса?..

Сидящий рядом человек в очках принялся что-то объяснять; полковник не слушал его, насупившись, глядел перед собой.

Внутренность машины освещалась через равные промежутки вспышками фонарей. Стало светлей, заиграли разноцветные отблески реклам. Не сбавляя скорости, машина пронеслась через Пласа-де-Армас. Мелькнули часовые у входа в военное министерство. Полковник откинулся в глубь машины, быстрым движением, словно фуражку за козырек, надвинув на глаза шляпу.

Кончились людные кварталы центра. Снова глухие тихие переулки, редкие фонари в густой тени разросшихся деревьев, спящие предместья. За городом в машину ворвался сильный ночной ветер, аромат сосен и альпийских лугов. Полковник посмотрел на часы: время приближалось к полуночи.

Хозяин виллы поднялся из кресла им навстречу.

— Your Goddamn conspiracy, — сердито сказал полковник вместо приветствия, пожимая ему руку. — Making me play trick around like a detective — crazy kid… [28] Ваша проклятая конспирация… заставляете меня валять дурака, как помешанного на шпионах мальчишку (неправ. англ.).

— We must take certain measures for the safety sake, dear colonel, [29] Приходится принимать известные меры предосторожности, дорогой полковник (англ.). — отозвался хозяин медленным скрипучим голосом. — Кстати, будем говорить по-испански, если вы не возражаете. Мне нужна практика. А насчет «конспирации», ничего не поделаешь, в рискованной игре приходится принимать меры предосторожности, как бы глупо они ни выглядели. Прошу вас, сеньоры.

Полковник грузно опустился в кресло.

— Меры предосторожности… — проворчал он. — Хорошая предосторожность — ехать на такое свидание в машине с дипломатическим номером! Хорош я был бы, если бы меня задержали в такой машине…

— Ну, не будем преувеличивать. Здесь все же не задерживают пока дипломатов… и не обыскивают их машины. Глоток виски, сеньоры?

Полковник, продолжая хмуриться, взял стакан. Человек в очках отказался, сославшись на жару.

— Разве? — удивился хозяин. — Странно, я нахожу здешние ночи скорее прохладными. Очевидно, сказывается высота. Около шести тысяч футов, если не ошибаюсь? Где у вас по-настоящему жарко, так это на побережье.

— Да, в низкой зоне климат паскудный, — отрывисто сказал полковник, взбалтывая стакан. — Жаль, что действовать придется именно там.

— О, только в первые дни, дорогой полковник, только в первые дни. Ну что ж, раз мы уже заговорили о деле…

— Да, не будем терять времени, — кашлянул человек в очках. — Насколько я понимаю, у вас есть хорошие новости?

Хозяин, занятый раскуриванием сигары, помедлил с ответом. Он ощутил вдруг знакомое чувство отвращения к своей работе и к людям, с которыми ему по долгу службы приходится иметь дело. Чувство это в последнее время приходило все чаще и с каждым разом становилось все острее; недавно он даже поймал себя на желании уйти в отставку. Такая возможность, разумеется, была весьма слабой. Вернее, ее не было вообще. Будь он постарше, тогда другое дело. Но в сорок восемь лет правительственный служащий не может взять и уйти в отставку просто так, без веской причины. А вряд ли в Вашингтоне признают веской ту единственную причину, которую может выставить он и которая формулируется как несогласие с тактикой центрально-американского отдела государственного департамента.

Впрочем, на самом деле это даже сложнее, чем просто «несогласие с тактикой». Тактика определяется стратегией, и нельзя не признать, что в данном случае одно вполне соответствует другому. Стратегия же государственного департамента в целом определяется национальными интересами Штатов. Это аксиома, которую он даже в мыслях не имеет права брать под сомнение. Все это так. Но ему самому от этого нисколько не легче. Ибо он, защищая интересы своей страны, вынужден заниматься делами, от которых попросту смердит.

Он отложил сигару — аромат ее стал вдруг неприятен — и с откровенной насмешкой посмотрел на кабальеро в очках.