Юрий Слепухин - Джоанна Аларика

— А что в нем толку, в глушителе, только мощность снижает. Шум мне нипочем, и так от паяльной лампы голова гудит.

— Да, но другим спать надо… Ну, как там?;

— Это где, у Монсонов? Да ничего, полно гостей было, — зевнул Доминго. — Богато, черти, живут! Ты вот послушай, какая у них кухня…

— Ну тебя к дьяволу с твоей кухней! Привез или нет?

— Что это? A-а, письмо… Факт, было письмо, было… Вот если я его только не потерял…

— Слушай, ты!

— Ну-ну, — захохотал Доминго, увернувшись от тумака. — Эк его разобрало, скажите на милость! На, получай свое письмо, вот оно. Доволен?

— Я тебе покажу «доволен»! Ладно, Доминго, я пошел.

— Куда? А ужинать не будешь?

— Да нет, я уже. Пойду, у меня работы много на завтра…

Мигель встал и потянулся, разыгрывая неторопливость.

— До свидания, донья Химена! — крикнул он женщине, продолжавшей хлопотать у жаровни. — Ужинать не зовите, некогда, а муженька своего проберите хорошенько, я вовсе не уверен, что он и в самом деле целый день работал. Доминго, заходи завтра после обеда послушать радио, интересный матч будут транслировать!

— Ладно, может, зайду.

Мигель вышел из калитки и наискось пересек улицу, направляясь к одноэтажному зданию школы. Лохматая черная дворняжка встретила его на освещенном крыльце, радушно помахивая хвостом.

— Идем, Чучо, — сказал Мигель, отпирая дверь, — похоже на то, что есть хорошие новости… Входи, входи!

Пес прошмыгнул первым, вскочил в скрипучее плетеное кресло и шумно завозился там, устраиваясь поудобнее.

— Прочь с кресла, — рассеянно сказал Мигель, остановившись посреди комнаты и осторожно вскрывая конверт. — Сколько еще раз тебе, проходимцу, это повторять?

Пес вздохнул, словно обидевшись на «проходимца», но с места не тронулся.

Прочитав первые строчки, Мигель улыбнулся. Продолжая читать, он подошел к койке и присел на ее край. Потом улыбнулся еще шире, опустил письмо и подмигнул псу.

— Слушай, ты, — сказал он, ероша волосы. — Ты понимаешь, что значит «навсегда твоя»?

Чучо вежливо приподнял губу и стукнул хвостом по подлокотнику.

— Не понимаешь? Ладно, придется прочесть тебе все письмо, тогда, может, поймешь.

Мигель стал перечитывать письмо вслух. Пес слушал внимательно, потом заколотил хвостом еще громче и зевнул — нервно, с подвывом.

— Осел и сын осла! — рассердился Мигель. — Все еще не понял? Тогда ступай вон. Ну, живо!

Пес недовольно заворчал.

— Освободи кресло, мне. нужно работать! — крикнул Мигель. — Нечего сидеть в кресле и изображать из себя человека, если в голове пусто. Ступай на улицу, Чучо!

Чучо заворчал еще недовольнее.

— Слушай! — насторожившись, громким шепотом сказал вдруг Мигель. — Слышишь, ящерица? Там большая ящерица…

При слове «ящерица» пес сорвался с кресла, а Мигель — с койки, и оба ринулись к выходу.

— Лови ящерицу, держи ее, хватай! — заорал Мигель, ударом ноги распахивая дверь; пес вылетел кубарем и с яростным лаем умчался в темноту.

Взяв с койки письмо, Мигель сел в освободившееся кресло, придвинул его к колченогому столику, заваленному книгами и ученическими тетрадками, и еще раз перечел все — от даты в верхнем углу до знакомого росчерка подписи. Потом достал из ящика небольшой портрет Джоанны в кожаной рамке, поставил его перед собою, прислонив к надбитой пивной кружке с карандашами, и задумался, подперев щеки ладонями.

Чучо за окном продолжал возбужденно лаять, безуспешно разыскивая в кустах свою ящерицу.

— Эй, ты! — крикнул Мигель. — Дурень! Поди сюда, что я тебе расскажу…

В ту же ночь около одиннадцати старое дребезжащее такси остановилось на углу двух тихих улиц резиденциального пригорода столицы. Перекресток был ярко освещен. Пассажир, сидевший на заднем сиденье, достал бумажник и нагнулся к шоферу.

— Послушай, приятель, сверни-ка, где потемнее, — попросил он, передавая деньги, и хихикнул коротко, немного смущенно. — Когда имеешь дело с замужней сеньорой, приходится соблюдать осторожность… Увидит случайно какой-нибудь сосед, и…

Шофер кивнул понимающе и сочувственно. Машина проползла десяток метров, скрывшись в угольно-черной тени платана; потом снова выбралась на освещенную часть улицы и укатила, лязгая и погромыхивая.

Пассажир докурил сигарету, стоя в тени и нетерпеливо поглядывая на светящиеся стрелки ручных часов. Улица оставалась такой же безлюдной, где-то далеко радио передавало танцевальную музыку, вокруг фонаря бесшумно и исступленно толклись мошки. Заорал вдалеке пьяный, и снова стало тихо, лишь пролетали, путаясь в темной ночной листве, обрывки синкопированных джазовых ритмов. Грузный человек, ждущий в тени платана, выругался сквозь зубы и закурил вторую сигарету.