Шон О'Фаолейн - Избранное

Его приятель рассмеялся упругим, как рахат-лукум, смехом, и ответил по-английски, растягивая слова лениво и небрежно, как герои пьес Ноэла Коуарда, и произнося все гласные, будто сквозь жевательную резинку, опуская при этом все «р» там, где им положено быть: «вздо’», «фарфо’», и вставляя их туда, где им быть вовсе не следует: «Индия-р», «Айова-р».

— Милый Ферди, не ’ассказывал ли тебе твой любящий папа-р или твоя любящая мама-р, что все ирландские наездницы влюблены в своих лошадей? Во всяком случае, давно известно, что самая популя’ная к’асавица в И’ландии — существо бесполое. Ты где угодно можешь увидеть ее на отк’ытках.

— Голую? — сухо осведомился Фердинанд и отказался этому верить, памятуя, что его любимая тоже была в свое время наездницей, и утешая себя мыслью, что сам он, уж во всяком случае, существо не бесполое. А потом он подошел на коктейле, устроенном в индонезийском посольстве, к итальянскому послу и стал шепотом с ним беседовать о l’amore irlandese [85] Ирландская любовь (итал.). — самым лучшим своим театральным французским шепотом, в самой лучшей театральной французской манере: брови подняты над трепещущими веками, голос с хрипотцой, как, по всей вероятности, его превосходительству запомнились голоса Габена, Жуве, Брассера, Фернанделя, Ива Монтана. И вновь напрасно. Его превосходительство заохал так оперно, как охают все итальянцы, обсуждая столь насущные и смертоносные дела, как мафия, еда, налоги и женщины, воздел вверх руки, сделал такое лицо, что стал похож на одесиченного сверх меры Де Сику, и со вздохом произнес: «Ирландские женщины? Бедный юноша! Они непорочны… — он остановился, подыскивая подходящее определение, и выкрикнул его громовым голосом: — ВОПИЮЩЕ!»

Фердинанду уже приходилось слышать легенду о женской непорочности в других странах (исключений было немного, мы о них уже упоминали), и он обнаружил, что это соответствует истине лишь до тех пор, пока не установишь точный смысл слова «непорочность» в понимании местных жителей. Но как определить ирландский вариант? В конце концов, не ведая, что творит, ему помогла сама Селия и развеяла его последние сомнения в том, что она женщина чувствительная, пылкая и увлекающаяся, невзирая на воздействие добродетельных сестер из монастыря близ площади Испании.

Случилось это вечером в начале мая, когда ее Михол отправился в западные графства, по всей вероятности проверить, успешно ли производится то, что она с презрением именовала «ножницы, скрипящие по-гэльски». Ферди повез ее к себе на квартиру выпить рюмочку на сон грядущий, после того как они долго наблюдали порядком затянувшуюся кончину Мими в «Богеме». Она процитировала слова Оскара Уайльда о том, что лишь человек с каменным сердцем способен не рассмеяться, читая о кончине крошки Нелл, и, зацепившись за это остроумное высказывание, они продолжали разговор в том же духе, сидя рядышком на канапе. Он поглаживал ее по голому плечу, и надежда, что сегодня наконец ему воздастся за терпение, разгоралась в нем все сильнее, как вдруг Селия спокойно, с любопытством задала опасный вопрос:

— Ферди! Можете вы объяснить, почему мы не верим, что Мими на самом деле умерла?

Его ладонь медленно скользила взад-вперед от ее ключицы к лопатке и обратно.

— Потому что, милая моя капустка, от нас этого никто и не ожидает. Что она делает? Поет, словно жаворонок? При последнем издыхании? Когда уже практически нет легких? Я француз. Я понимаю природу реальности и могу вас просветить на этот счет. Искусство, дорогая моя Селия, потому и называется искусством, что оно не есть реальная жизнь. Искусство не копирует и не изображает реальность, оно ее приукрашивает. В этом суть классического французского отношения к жизни. А также, — добавил он, нежно ей улыбнувшись, — отношения к любви. Из самых необузданных наших страстей мы создаем изящное искусство любви.

Он внезапно перестал ласкать ее плечо и окинул ее взглядом, в котором смешались восхищение и досада. Весь ее облик опровергал его слова. Кроме умения с искусством одеваться и — он уверен был — с еще большим искусством раздеваться, она была безыскусственна. Ни малейшей косметики, как вогезская крестьянка. Что ж, выходит, он ее неверно понимал? Может быть, она и в самом деле это чудо — спелый персик, оказавшийся лет двадцать назад в центре города, однако взращенный в огороженном саду, в деревне, и все еще несущий в себе солнечное тепло и свежую прелесть красок, все еще нетронутый, пушистый, невинный, как утренняя роса? Он почувствовал у себя на губах ее сладостный сок. Уж не разыскал ли он недостающий кусочек картинки-загадки? Невинность за семью печатями. Если это в самом деле так, он целых шесть недель трудился понапрасну. Эта осада может продлиться шесть лет.