Шон О'Фаолейн - Избранное

Из глаз тетушки Анны хлынули слезы, она заплакала в голос, а вся контора уставилась на них обоих.

— На что мне акции? Не нужны мне больше никакие акции. Я вам вернула мои акции. Держите их на здоровье! Не нужны они мне. Мне нужны только мои дивидендики. Да и нет у меня денег, какие вы мне дали. Я купила на них кресло, и электрический камин, и костюм в магазине Даудена и пятьдесят фунтов дала канонику, чтоб служил обедни за упокой моей несчастной души, когда помру, и одолжила десять соверенов миссис Бэстейбл с нижнего этажа и еще десять — миссис Сили с четвертого этажа, и еще ушло на то на се, осталось всего несколько соверенов, и я ума не приложу, куда я их подевала. Голову готова дать на отсечение, что положила их в коричневый чайник на верхней полке, а вчера поглядела — нету их там нигде. Миссис Сили говорит, я, наверно, заварила с ними чай, но знаете, мистер Мэлдрем, нет у меня к ней никакого доверия. Мистер Мэлдрем, дайте мне мои дивидендики. Я только на них и живу, кроме моей жалкой пенсии. Будьте так добры, сейчас же отдайте мне мои дивидендики, не то я пойду позову полицейского!

Вместе с бухгалтером Мэл осторожно препроводил ее в свой кабинет, и оба на все лады битый час втолковывали ей разницу между акциями и дивидендами. Они показали ей запись о покупке акций, о дивидендах, которые они получили за год, запись о продаже акций, и красную черту, подведенную под ее счетом, — недвусмысленный знак, что счет закрыт навсегда. Но все было как об стенку горох. Тетушка Анна просто не могла взять в толк, что кто не рискует, не может быть в выигрыше. От всех объяснений она так расстроилась, а Мэл так рассердился на нее, а потом так расстроился оттого, что расстроил ее, что, желая ее утешить, вынул из собственного кармана два фунта, шесть шиллингов и восемь пенсов, ту самую сумму, которую она законно получала прежде каждый месяц, сказал, что это в последний, самый последний раз, и теперь пусть она будет добра примириться с той простой истиной, что больше ей ничего не причитается. И он проводил ее до дверей, довольную и улыбающуюся и (он надеялся) все наконец понявшую. Он написал мне об этом три страницы. Мне только и оставалось написать ему письмо с подобающими случаю извинениями и глубокой благодарностью, вложив чек на два фунта, шесть шиллингов и восемь пенсов, по которому он, к некоторому моему изумлению, не замедлил получить.

Утром первого числа следующего месяца, июня, он позвонил мне по телефону. Мне послышалось, он задыхается.

— Твоя милейшая тетушка опять у меня в конторе. Сидит напротив. Она как будто в добром здравии. И в распрекрасном настроении. Даже ласково мне улыбается. И однако опять требует дивиденды с акций, которых у нее нет. Будь любезен немедленно скажи мне, чего ты хочешь — что прикажешь сделать для нее, с ней или ей?

— О господи, Мэл! Плохо дело! Мне очень неприятно. Ужасно неприятно. Послушай, Мэл, ты не можешь просто втолковать старушке, что…

Тут голос разъяренного Мэла сорвался на визг.

— Мисс Уилен сидит у меня в кабинете уже чуть не час, черт возьми, и бухгалтер здесь, и помощник бухгалтера, и старший клерк…

— Мэл! Вот что надо сделать. Ты дай ей два фунта шесть шиллингов и восемь пенсов, а я сейчас же отправлю тебе чек, и скажи ей, чтоб больше никогда, просто никогда ноги ее здесь не было.

— У меня нет ни малейшей надежды достичь того весьма желаемого положения дел, которое ты так мило нарисовал. — Голос Мэла зазвучал отчетливо, резко, самодовольно и чопорно и вдруг напомнил ту знакомую мне сторону его натуры, о которой я успел начисто забыть. — Боюсь, пора тебе приехать в Корк и самому поговорить со своей милейшей тетушкой. Более того, должен тебе сказать, что твое предложение касаемо чека противоречит моим принципам человека и биржевого маклера. Оно противоречит всей этике, философии и морали биржевого маклерства. Оно непоследовательно, нереалистично, непрофессионально и нелепо. Как я уже объяснял мисс Уилен, тот, кто откладывает деньги, может их вложить, тот, кто вкладывает, может накапливать, а тот, кто не вкладывает, не может…

— Мэл, бога ради, хватит об этом! Как, черт подери, она может откладывать деньги из своей жалкой пенсии? Кто она такая, по-твоему? Бернард Барух? Генри Форд? Джон Д. Рокфеллер? Галбенкян?

— В таком случае с ее стороны столь же нелепо ждать поступлений от несуществующего капитала, как с моей стороны пытаться делать вид, будто у нее есть на них право, — возразил он. — Во имя справедливости, законности и реализма, превыше всего во имя реализма, я не буду и не могу делать вид, будто выплачиваю клиенту дивиденды, которых просто не существует… Минутку, извини меня.