Магда Сабо - Современная венгерская проза

Иза испуганно успокаивала ее, пыталась объяснить, что нельзя же сразу переделать человека, который всю жизнь прожил в провинции, в старомодном доме, и даже поджарить хлеб не способен иначе как на вилке в печи. Но Тереза успокаиваться не собиралась, а выложила теперь и то, о чем сначала не хотела говорить; когда она, Тереза, собирается домой, мамаша с подозрением смотрит на ее сетку и все норовит неожиданно появиться на кухне, начинает поднимать крышки коробок с кофе и сахаром, проверяет, не ворует ли она. Уж извините, но она, Тереза, к такому не привыкла.

Тереза уже полгода вела хозяйство у Изы; она оказалась невероятно быстрой, точной, абсолютно надежной и к тому же исключительно интеллигентной работницей. Иза давно уже искала подобного человека; кроме всего прочего, Тереза образцово вела запись телефонных звонков и вообще делала свое дело не столько по необходимости, сколько по призванию. В относительно молодом возрасте она овдовела, оставшись с пенсией, которой ей в общем хватало бы на скромное существование; однако она не могла представить, что до самой смерти будет заботиться лишь о самой себе. Изу она любила, они давно знали друг друга, в свое время Иза вылечила ей какое-то воспаление суставов.

Вечером, когда Иза вернулась домой, — уже в передней чувствовалось, мать варила фасоль, тяжелый, сладковатый запах, казалось, осел даже на стенах, — она вошла к матери и убедительно попросила ее не мешать Терезе делать то, что та должна делать.

Старая сидела в кресле, лицо ее было в тени, свет лампы падал на левую руку, где поблескивали два кольца, одно поменьше и другое большое: обручальные кольца, ее и Винце.

— Готовить должна Тереза, мать, — говорила Иза. — Она за это получает деньги. Тереза варит обед для тебя, ужин для нас обеих, покупает продукты, приносит молоко, кипятит его. Обо всем этом мы давно с ней условились. Тереза ведет все хозяйство. Не думаешь ли ты, что я привезла тебя в Пешт, чтоб заставить работать.

Старая молчала. В эту минуту собственные доводы казались ей наивными и пустыми рядом с тем тяжким обвинением, что она раздражает Терезу; у нее язык не повернулся высказать их. Что она могла тут сказать? Что хотела подкормить дочь? Что мечтала сама заботиться об Изе, что ей доставляло радость готовить для нее, угадывать ее желания? Или что она всю жизнь, сколько себя помнит, трудилась, что она любит работать — и каким-нибудь способом хотела бы выразить, как она благодарна дочери, что та не оставила ее одну? Она молчала.

— Стара ты уже, милая моя, не обязательно тебе все время работать. Отдыхай!

— Что же мне делать-то целыми днями? — спросила мать.

Иза сказала: можно, например, гулять, весна ведь на улице. Пошла бы на Кольцо, села в каком-нибудь скверике, смотрела бы на машины, на играющих детей. А еще лучше найти где-нибудь место с зеленью; город она как-нибудь постепенно узнает. В Городской роще, в Прохладной долине, да и ближе, вон хоть на площади Кристины или на Кровавом поле, — воздух отличный, и добраться туда нетрудно совсем. Пусть поглазеет, погреется на солнышке. А после обеда можно остаться дома, читать, рукодельничать, даже в карты играть, пасьянс раскладывать; поблизости, всего два дома пройти, есть кино, туда бы сходила.

Старая разглядывала рисунок платья у себя на коленях. О кино нечего думать, пока не закончится год траура. Ей хотелось сказать, что и глаза у нее совсем стали слабыми, она вообще-то думала в Дороже: Иза будет читать ей вслух старые романы, новости из газет, как это делал Винце вечерами, после ужина. Но минувшей недели хватило, чтобы понять: ни о чем таком просить она не может. У дочери нет свободного времени, домой она приходит уставшая, принимает ванну, слушает музыку, немного ест, потом ложится спать или уходит. У Изы наверняка кто-то есть: ее часто спрашивает по телефону один мужчина, да и трудно представить, что по вечерам она проводит время одна.

— А остатки, — сказала Иза, — остатки ты, пожалуйста, выбрасывай, милая. Если вкусное что-то останется, нетронутое, убери в холодильник, а объедки выбрасывай, не прячь на карнизе.

Она говорила ласково, терпеливо, как должна говорить с матерью любящая дочь.

— Я ведь хочу сберечь твои деньги, — сказала старая.

Иза рассмеялась.

— Незачем нам экономией заниматься. Я зарабатываю достаточно. И вообще я терпеть не могу есть вчерашнее.

«И это я не могу ей объяснить», — думала старая. Не было у нее таких слов, чтобы Иза выслушала и поняла, как мать уважает ее, как сильно хочет стать ей помощницей и защитницей, следить за порядком в доме, беречь и приумножать то, что дочь зарабатывает тяжелым трудом.