Джеми Аттенберг - Мидлштейны

Дочь подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Как думаешь, мама бы так поступила? Бросила бы тебя в беде?

— Она давно меня бросила, — ответил Ричард.

Неважно, что там думали Робин, Бенни и этот генерал в юбке, его женушка, — он говорил чистую правду.

— Когда?

— Сто лет назад.

Никаких обсуждений. Не хватало еще раскрывать дочери всю подноготную. И ужин принесли. Разве нельзя поесть без скандала? Однако Ричард все-таки добился от Робин обещания встретиться с ним еще и, по возможности, замолвить за него словечко перед Бенни. Мидлштейн тешил себя надеждой, что смог ее убедить и теперь дочка ненавидит его чуть меньше, но иллюзия развеялась, когда они вышли на парковку. Он спросил:

— Как мама?

Робин взглянула на него так, будто хочет убить, оторвать ему голову своими сильными жилистыми руками.

— А ты как думаешь? — сказала она и, даже не обняв отца на прощанье, зашагала по мартовскому холоду к станции. Тощая, разгневанная, злая, полная молодости и жизни.

У Ричарда в мобильном остался номер Трейси, но было почти девять, и он решил, что звонить слишком поздно. Отправить письмо — другое дело. Если она не спит, то прочтет или получит завтра, а он к тому времени, возможно, и передумает. «Я хотел бы встретиться еще раз». — «Я не против», — вскоре ответила она и пригласила его приехать прямо сейчас, поставив в конце строки смущенно краснеющий смайлик.

Такого поворота Ричард не ожидал. Даже те женщины, кто не работал (многие жили на деньги, полученные в наследство), соблюдали некое подобие приличий и назначали свидание через денек-другой, хотя делать им явно было нечего — они, как и Ричард, убивали время, сидя в онлайне. Он догадывался, что все это значит, но боялся попасть в щекотливую ситуацию. Он не дурак. Он смотрел сериал «Закон и порядок» и программы, где рассказывали о преступлениях. Он знал о шантаже, мошенничестве и других подобных вещах. Однако еще ни с одной женщиной Мидлштейн не продвигался так далеко. К тому же они с Трейси жили не на Манхэттене, а в пригороде Чикаго и Ричард явно был не миллионер. Возможно, она просто увидела, что он — хороший человек, хоть и бросил больную жену (в самые тихие утренние минуты, лежа один в постели, он сознавал, что совершил поистине ужасный поступок). Разве не может случиться так, что он пусть немного, да нравится Трейси? Разве это такая уж безумная мысль?

Вот как рассуждал Ричард Мидлштейн по дороге к почти проститутке, стараясь оправдать себя в собственных глазах. Хотелось думать, что если бы к ней отправился его друг, Ричард не посмотрел бы на него косо. Все-таки древнейшая профессия в мире. Библейская. Не суди, да не судим будешь.

Улочки были пусты, и Ричард приехал к ее многоквартирному дому на пятнадцать минут раньше. Как назло — никаких пробок. Пришлось немного понарезать круги. Он проехал мимо огромного «Кеймарта» с магазином для садоводов, при виде которого заскучал по своему дворику, даром что жена не разрешала ничего и пальцем трогать. Торговый центр, еще один и еще. Закусочная с окошком для водителей. Кстати, не съесть ли хот-дог? Лучше не надо, иначе хот-догом от него и будет пахнуть. А вот и школа, куда через два года пойдут его внуки. Ричард надеялся увидеть, как они ее закончат. Эмили и Джош, умницы, он всем об этом говорил. Такого счастья, как эти двое ребят, в семье давно уже не случалось, и Ричард готов был сражаться за них до последнего, черт бы побрал его невестку.

Ровно через семь минут он развернулся и поехал обратно, к Трейси. Перед ее подъездом посверкивал и журчал фонтан. Как и просили, Ричард припарковал машину на гостевом месте и заторопился вверх по ступеням. Он сам не ожидал, что будет так спешить, к последнему пролету лестницы совсем запыхался.

Трейси чмокнула его в щеку, нежно тронув за локоть. На ней был розовый топик из тех, что висят на одном плече, оставляя другое обнаженным. Он напоминал часть пижамы, но мог оказаться и милой рубашкой — что Ричард понимал в моде? Трейси выпрямила волосы, и теперь они казались еще длиннее. Темный шелк прядей ниспадал на розовый, и выглядело это потрясающе. Член Мидлштейна немного затвердел.

В комнате бренчала джазовая песенка. Квартира Трейси оказалась раза в три больше, чем у него. «Разве могу я содержать такую женщину?..» Комнаты были обставлены с претензией на роскошь и выглядели так, будто хозяйка годами ходила по чужим домам и в каждом брала по одному предмету. Длинный, узкий стол из стекла, белые пластиковые кресла, рядом — стул из прессованной фанеры, мохнатый половик, в углу — обеденный стол, глубокое мягкое кресло, дубовый шкаф конца девятнадцатого века — все это втиснули только в первую комнату. Посредине стояла огромная кушетка, обитая красным бархатом. На нее-то Трейси гостя и усадила. Наверное, любит здесь отдыхать, подумал он, представляя, как она картинно лежит и дышит, приоткрыв рот.