Ефим Сорокин: Милостыня от неправды

— Про наш конфуз у заброшенной штольни ты, наверняка, слышал. Из скалы прорвало воду, а все решили, что наши идолы разлились водой по молитве Еноха. Патриархи собрали совет, и на нем Тувалкаин попросил дозволения собрать все знания каинитов в одну книгу и приписать ее Еноху-сифиту, чтобы привлечь к нашим идеям людей его племени. В то время я был жрецом-священнокнижником и хранителем библиотеки. Естественно, книгой занимался я. Но в годы тиранства нам пришлось усомниться в том, что Енох не оставил на земле книги. Один из его братьев, Гаидад, умирая в каменоломнях, в бреду, говорил, что ангел Раздал передал Еноху книгу, которую он записал на небесах. Мы купились и долго искали книгу Еноха, но, естественно, не нашли. Очевидно, бедняга Гаидад не выдержал изнурительного труда на каменоломнях, и разум его помутился.

— На днях, господин, я посещал храм Ноемы-жрицы в старом городе и узнал от хозяйки одну любопытную вещь… В свою бытность Енох-сифит бывал у нее и говорил про возможный потоп. Енох назвал имя человека, который спасется в потопе — Ной. Енох назвал и имя жены его — Ноема, — проявляя свою полезность, говорил Йот в тон господину, чтобы задобрить его. — Имя жены сифитского священника Ноя, который отказался от экономики любви — Ноема! Я больше чем уверен, господин, что эти двое уверены в своей избранности. — Губы Йота стали тяжелыми, и он с трудом чужим голосом выговаривал слова: — Я больше чем уверен, господин…

— Пора кончать с этим безумием! — твердо сказал Иагу. — И в связи с этим напомню тебе одну сифитскую сказку. Они ждут железнодорожного состава, который повезет истинных сифитов в мучилище. Они уверены, когда их всех расстреляют, в горах растает снег, и на проталинах зацветут сиреневые колокольчики.

— Сиреневые колокольчики? — переспросил растерянный Йот.

— Помоги, Йот, этим несчастным в осуществлении их мечты! Пришло время пускать этот состав! — И, когда Йот говорил эти слова, в зал вошел слуга и доложил:

— Почтовый ворон — от доглядчиков, господин. — И протянул Иагу щепу. Прочитав надпись, Иагу засмеялся и увидел себя как бы со стороны. Его гордый рот произнес:

— Боги щадят тебя, Йот! — клацнув зубами, сказал Иагу. — Этой ночью скончался патриарх Енос. — И презрительно улыбнулся.

Когда патриарх Енос вышел из катакомб, мой отец Ламех решил свозить своих детей к нему под благословение, но не успел.

— Мы должны проститься с ним! — с печалью сказал отец, и они с матерью повезли моих братьев и сестер на похороны. Дома остались только я и Ноема.

На другой день после отъезда домочадцев у д-образного моста произошло несчастье: железнодорожному рабочему вагонным колесом отрезало голову. Молва утверждала, что отрезанная голова заговорила, и этому верили, ибо нашлись свидетели, которые видели бегущее за составом обезглавленное тело. Это косвенно намекало, что отделенная от туловища голова могла и заговорить.

Слух добрался и до нашего базара, и, когда я подставил порожний мешок продавцу комбикорма, тот осторожно спросил меня, преувеличивая свою печаль:

— Знает ли Ной, что сказала отрезанная голова железнодорожного рабочего?

— И что же она сказала? — спросил я, не пугаясь слов продавца.

— Ее нашли между шпалами, — не сразу ответил тот. Он пересчитал отданные мною монеты и ласково отправил их в кожаный карман фартука. — Голова сказала, что власти готовят вагон, в котором повезут всех, кто пытается разделить нас на сифитов и каинитов и проповедует исключительность своей веры. Чтобы они не смущали добропорядочных людей, всех недовольных отвезут в мучилище и там расстреляют. Говорят, сифиты сами будут запрыгивать в вагон, ибо по их предсказаниям после этого поезда Бог перестанет принимать от людей покаянные молитвы, и уже никто не умрет до потопа. — Тон продавца был таким, что не оставалось сомнений, что сам он никуда не побежит. — Не верю я во все это!.. Я тебе скажу так, Ной! Пусть гибнет эта вера сифитская, но чтобы у меня всегда еды было вдоволь! Чтоб дети мои сыты были. А после смерти… А есть ли вообще что-нибудь после смерти?

Услышанное чрезвычайно взволновало меня. Я торопился сообщить новость Ноеме, ибо новость не умещалась в земном небе моего сердца. Тачка с мешками казалась неимоверно тяжелой. Колесо то и дело застревало в расщелинах.

— Ной! Ной! — бросилась мне навстречу Ноема. — Сегодня вечером… тот самый состав, о котором говорила Манефа…

— Кто?.. Кто тебе сказал? — Я пытался узнать, каким образом новость стала достоянием гласности. Мой язык спотыкался.