Ефим Сорокин - Змеиный поцелуй

Никто не видел, как он вошел в деревню, но наутро все узнали, что поселился ятри на краю рисового поля в хижине умершей бездетной старухи, которую почему-то не сожгли с умершим мужем. Позже выяснилось, что первыми ятри увидели сын брахмана Арун и Мара из табора. В час, когда чаяло взойти солнце, они покинули берег реки, где все вокруг было тайно сопричастным их уединению, и поспешили к опустевшей хижине, у порога которой уже пророс дикий рис. Но внутри хижины, в прямом бледном луче, идущем от прорехи в соломенной крыше, увидели они спящего на земляном полу человека. И долго, дивясь, смотрели на него, потому что ятри был белокож и светловолос. Но ни Арун, ни Мара не могли никому рассказать о ятри, ибо брахман запрещал сыну близко подходить к табору, потому что наты принадлежали к низшей касте. Поначалу говорили, что в таборе о белом человеке сказал ребенок, которому от роду было три дня, и этому многие поверили, потому что у натов уже случалось подобное. Местное предание о любящей змее с девичьим сердцем запечатлело, что пожилая молочница Анасуйия в предрассветный час, когда еще не проснулись и не залаяли деревенские собаки, как обычно, понесла в дом судьи Нидана масло, творог и дахи и в нежном серебристо-молочном свете зари заметила у одинокой хижины красный сполох, который напомнил ей красную юбку Мары. А когда молочница увидела Аруна, прямого, как ствол банановой пальмы, который несмелым и застенчивым шагом шел по земляным перемычкам рисового поля, молочница мягко опустила кувшины на землю, накрыла их большими зелеными листьями и поспешила к хижине, надеясь найти там какие-нибудь улики тайной встречи и из самых лучших побуждений донести о ней брахману. От хижины Анасуйия бежала точно молодая слониха. Сквозь редкие черные усики под крупным пористым носом проступили бусинки пота. Пока брахман совершал омовение и утреннюю пуджу на берегу реки, молочница, точно оживший раскрашенный бут, в нетерпении ходила туда-сюда перед домом жреца, покусывая крашенные бетелем губы.

— Он белый! — воскликнула молочница и всплеснула полными руками навстречу подходящему брахману.

— Кто белый? — отрешенно переспросил жрец, думая о твороге, который, по обычаю своему, Анасуйия непременно расхваливала. Брахман не находил взглядом ни кувшина, ни крынки.

— У него белая кожа… светлые волосы! — Молочница поправила на полной груди яркую накидку. — Белый человек в заброшенной хижине!.. От маковицы до века левого глаза у него жуткий шрам!

— Шрам? — в раздумье произнес брахман. — Если он плохой человек, пусть его боги позовут его обратно!.. Что он делает в хижине?

— Он спит, — загадочно произнесла Анасуйия.

— Спит? — переспросил брахман таким тоном, будто молочница поведала о чем-то необычном.

— Да, он спит. — И молочница взахлеб зашептала брахману на ухо. Тот сорвал с кустарника лист, выдавил на нем ногтем несколько знаков и протянул записку молочнице с просьбой отнести судье Нидану. Молочница завернула листок в уголок сари и поспешила к дому судьи.

Судья Нидан умел выколачивать из людей налоги, поэтому крыша его дома была восьмискатной и, понятно, крыта черепицей. Староста деревни был глубоким стариком, и все обращались к Нидану. И раджа был доволен Ниданом. Кроме того, судья понимал толк в рисе и шерсти. В последнее время Нидан вел себя так важно, будто уже купил себе слона. Несмотря на раннее утро, тонкие острые усики судьи были уже подщипаны. Он прочитал записку брахмана и позвал своих молчаливых братьев, которые помогали ему собирать налоги. Чуть задрав свой хищный нос, Нидан благосклонно слушал молочницу, а та, видя благорасположение судьи, рассыпалась в подробностях. Слуга принес Нидану белый плащ.

Подходя к хижине на краю рисового поля, судья увидел, что возле нее собралась чуть ли не вся деревня. Пришли даже наты из табора, пришел даже их вождь, у которого на груди висел амулет, как говорили, с костью дьявола. Пришел даже нелюдимый перевозчик, оставив без присмотра свой бамбуковый плот на берегу реки. В зарослях манговых деревьев, у белого коня ятри, среди детворы, блеснула острая лысина брахмана.

Когда брахман в сопровождении Нидана подошел к хижине, все расступились…

Несколько лет спустя, за девять дней до Филиппова поста, милостью Божьей пройдя три моря, в Крыму, в умирающей генуэзской Кафе, на русском подворье, Офонасей Микитин будет рассказывать купцам о своем хождении, но из всех мест, которые посетил, подробно остановится на одной ындийской деревне, название которой не произнесет, а об остальных местах, которые посетил, скажет вкратце, дабы пребывание его в этой загадочной деревне стало мало-мальски понятным.