Александр Зевайкин: Знай наших!

Юноша тяжело вздохнул: идти в бар ему почему-то не хотелось, но деваться было некуда. Едва переступив порог бара, Пупков остолбенел и почувствовал, как в груди неприятно заныло. Виктория находилась у стойки в окружении трех набычившихся «братков», и, судя по всему, разговор у них был совсем не о погоде. А четвертый мирно лежал на полу, не выказывая признаков беспокойства. Прыщавый бармен из-за стойки старался уладить дело миром, но ребят это не устраивало. Один из них сделал резкое движение по направлению к девушке, но сильный удар отбросил его назад и, раскинув руки, он рухнул на пол. Двое других в нерешительности переглянулись. Тут из-за столика, предварительно приняв полстакана самогона, поднялся еще один.

— Сейчас я ей покажу, — многообещающе заявил он и сунул руку в карман.

«Нож!» — ужаснулся Андрюха. Почти не соображая, что делает, он схватил с ближайшего стола бутылку с самогоном.

— Извините…

Еще в колледже Андрюха слыл чемпионом по метанию ножей. У него было остро развито чувство массы и расстояния. И хоть бутылка не нож, но все-таки техника не подвела. Бутылка кувыркнулась в воздухе и ударила парня в затылок. Он вздрогнул, колени его подогнулись, и тело безвольно и мягко опустилось на пол, рядом с другими «братками». Белобрысый жлоб с перебитым носом и желтой фиксой оставил общество Вики и с криком: «Так ты на наших!» — кинулся на Пупкова. Последнее, что Андрюха видел — взметнувшаяся нога девушки, обутая в белую кроссовку, глухой удар, сноп искр и темнота.

Когда юноша пришел в себя и открыл глаза, то увидел над собой настороженное лицо Вики.

— Как самочувствие? — поинтересовалась она.

— Ничего, — не слыша собственного голоса от звона в ушах, ответил Пупков.

— Самое главное — челюсть цела, — успокоила его Вика, — Ты замешкался с уклоном, но обстановку разрядил здорово.

— Та-а-ак, опять драка! — на пороге стояли четыре маленьких серых милиционера и огромная, толстая восточно-европейская овчарка с ужасным разметом и мягкой спиной.

— Их что, в детском садике набирают?! — искренне удивилась Вика.

— Да нет, — попытался пошутить Андрюха, — в танковых войсках.

— Как в кино. Четыре танкиста и собака, — прошептала Вика. — Вставай.

— Та-а-ак, — опять протянул самый маленький и самый толстенький с погонами сержанта.

— Начальник, в натуре, она нас избила, — заявил фиксатый, размазывая по лицу кровавые сопли.

— Я вас в прошлый раз предупреждал, — заявил толстячок, — оформляю на пятнадцать суток. Будете знать. — Он обвел бар придирчивым взглядом: опрокинутые столы, стулья, разбитая посуда. Непорядок. Потянув носом, сержант заявил: — А что это у вас самогоном пахнет? — и многозначительно посмотрел на бармена. Тот побледнел еще больше и отрицательно замотал головой. — Смотри у меня, — сержант погрозил коротким пухлым пальчиком.

Собачка, стоявшая до сего времени у порога, вдруг оживилась, словно проснувшись, и стащила с ближнего стола сушеного карася. Двое пожилых мужчин возмущенно засопели, но открыто выразиться по поводу собачьей наглости не решились. Все-таки она при исполнении. Они поспешно допили пиво, похватали оставшуюся рыбу и направились к двери, не желая иметь ничего общего с этим скандалом. Но дорогу им преградили бравые стражи порядка.

— Куда? — пристал к ним сержант. — Та-а-ак, Серега, перепиши свидетелей. А вы, — он обратился к побитым «браткам», — за мной в участок. И вы, девушка. Я видел, как вы тут ногами махали.

Вика прищурила глаза, криво усмехнулась.

— Из-за угла подглядывали? Ждали, чем дело кончится?

— Поговори еще у меня! — рявкнул сержант, глядя на Вику снизу вверх.

— Но позвольте, — вмешался Андрюха, — на нас напали. Мы оборонялись.

— В отделении разберемся, — заявил сержант с гонором генерала.

А «борзая» служебная собака пыталась вклинить свою толстую морду в карман свидетеля и вытащить оттуда еще одного сушеного карася.

— Та-а-ак, — заявил самый толстый «танкист», — никому не разбегаться. Я всех запомнил.

Подполковник Несюков был идейным милиционером. Но в жизни идеи с делом не стыковались. Последние десять лет он мечтал посадить за решетку какого-нибудь мафиозного босса, но в мутных водах перестройки ловились лишь синтявки да плотвички, а «щуки» разбоя и «сомы» теневого бизнеса спокойно уходили сквозь сети, оставляя большие рваные раны в душе начальника райотдела. После язвы и инфаркта он сник и перешел на мелкие дела, раскрывать которые ему никто не мешал. Упрет ли колхозник мешок зерна, или загулявшая молодежь поросенка стащит, или бабушка самогонку затеет. Да только не то все это. Душа требовала высокого полета, и подполковник Несюков жил с ней в вечном конфликте. Он не мог работать, как хотел. От производственной, вернее, профессиональной неустроенности стал желчным злорадным типом и всю свою энергию, предназначенную для «щук и сомов» мафии, он вымещал на рядовых гражданах, эпизодически нарушающих букву закона.