Данил Гурьянов: Любовь языком иносказаний

На помощь Наилю подоспел еще один мужчина, и вдвоем они поставили шатающуюся и растрепанную Ульяну на ноги.

— Ты слушал как меня эта паскуда назвала? — пьяно кричала Ульяна Наилю, который говорил ей что-то успокаивающее и, поддерживая, вел к выходу из отдела. — Мне это уже надоело! Я щас с ней разберусь!

Они вышли в коридор, и вскоре удаляющиеся крики Ульяны стихли. Ларочка снова включила музыку, некоторые опять кинулись в танец, другие с готовностью принялись обсуждать происшедшее.

Я села на стоящий у стены стул и попыталась успокоиться. Наиль… с этой проституткой… Я вскочила со стула и, подбежав к шкафу, стала одевать свое пальто. Хватит, повеселилась!

— Нель, Нель, ты что, уходишь что ли уже? — закричали мне сквозь музыку некоторые женщины.

Я механически улыбнулась им и кивнула головой. Ко мне поспешила Тамара.

— Нель, все нормально, — ободряюще начала она, пытаясь найти в происшедшем хотя бы что-то обнадеживающее. — Главное, что ты смогла побороть! И в следующий раз ты уже…

— Никакого следующего раза не будет, — как можно более невозмутимо произнесла я, надевая вязаную шапку и смотрясь в зеркало на дверце шкафа. — У него вон есть своя компания, очень веселая к тому же, не то что я. Ну и да ради Бога! Меня это уже не волнует.

— Нель…

— Тамар, потом поговорим, ладно? Ну давай, пока! — я поспешила к выходу, прощаясь со всеми, кто был у меня на пути.

— Нель, ты блюдо свое забыла и десять ложек, но они еще не освободились! — по-деревенски звонко закричала мне через весь отдел одна из наших сотрудниц Зина, не столько развлекающаяся, сколько следящая за тем, чтобы все были сыты и любые хозяйственные вопросы были улажены.

— Завтра заберу! — тоже выкрикнула сквозь рохот музыки я, поблагодарив Зину улыбкой.

Оказавшись в гулком коридоре, я быстрыми шагами пошла к лифту. На этаже было тихо, и только из нашего отдела приглушенно доносилась музыка.

Я остановилась в ожидании лифта, как вдруг услышала громкий смех Ульяны, раздававшийся откуда-то из глубины коридора.

Она и Наиль сейчас, наверно, сидят там где-нибудь на подоконнике…

Мужлан! Обычный мужлан! Такой же дегенерат как и остальные! Любитель залежавшихся на прилавке потаскух!

Я стояла, глядя на светящуюся кнопку лифта. Потрясение и разочарование меня словно сжали в тиски, не давая думать ни о чем другом.

Боже мой! Какая же я дура! Дура! Дура!!! Я же выдумала себе этот образ и идеализировала его, а такого Наиля, каким я его себе представляла, просто не существует! На самом деле он такой же бабник, алкоголик как и все остальные! Такой же как и все! С расчетливым умом, скотскими устремлениями, примитивной душой! Дура, дура! Но ты сама виновата! Так тебе и надо, Нелечка! Будешь знать на будущее! Он же совершенно чужой для тебя человек, ты его абсолютно не знаешь! Ты же все выдумала и домыслила! Попалась на удочку тщеславного охотника-коллекционера! Но хватит! Я больше не позволю выставлять себя дурой!

Подъехал лифт, и я стремительно вошла в него, нажала кнопку первого этажа и, прежде чем створки захлопнулись, уверенно в мыслях произнесла: «Наиль, между нами все кончено!»

«Инфантильная! Ха! Раздражает, видите ли! Ну, конечно, раздражает, только в положительную сторону, правда, Наиль?»

Хотя я уже вышла из здания нашего Института и приняла окончательное решение относительно себя и Наиля, успокоиться мне было трудно.

Время было еще не позднее — лишь восьмой час, но уже стемнело, люди в предпраздничной суете спешили по тротуару, вдоль дорог дугообразно висели горящие разноцветными огнями гирлянды лампочек.

Я зашла в гастроном. Там было по-вечернему много покупателей — оказывается — «выбросили» колбасу. Хотя бы в этом повезло. Я встала в очередь.

Очередь растянулась на протяжении нескольких отделов гастронома, и я оказалась стоящей у витрины молочного. За стеклом на подносах стояли два огромных и неприятных куска белого жира. На поверхности каждого из них ножом были нанесены всевозможные узоры с преобладающей темой решеток, а по углам или в центре находились импровизированные розочки из оранжевой моркови.

Стоя в очереди, я рассматривала эти куски жира, превращенные хотя в маленькие и самодеятельные, но произведения искусства. Это превращение, наверно, осуществляли продавщицы гастронома — обычно такие неприятные и бездушные, но судя по этим их творениям, тоже обычные женщины, верящие во все прекрасное и доброе, в красоту и любовь.