Анатолий Азольский - Женитьба по-балтийски

Алныкин доехал до Ратушной площади и пошел к дому Горошкиной. У Насти, так думал он, живет разозленная матерью Леммикки. Третий этаж, звонок в дверь, на пороге стоит сам Горошкин в наброшенном на плечи кителе. Приложил палец к губам, призывая к беспрекословному молчанию, а затем отрицательно покачал головой. Из глубины квартиры раздался голос Насти: «Это не ко мне?» Подполковник медицинской службы медленно и тихо закрыл дверь, так же медленно и тихо Алныкин вышел из дома. И ускорил шаг, приближаясь к зданию, где служил и мог находиться в этот час Игорь Александрович Янковский. Позади остались витрины книжного магазина, Алныкин спохватился, повернул назад и едва не столкнулся с человеком, которого он запомнил в особом отделе штаба базы, когда Алныкина (он это понял только сейчас) предъявляли для опознания сотрудникам. Человек был в гражданском, он, наверное, вовсе не следил за ним, но Алныкин, купив в магазине учебник по малярному делу, решил Янковского не искать. Сел на трамвай, спрыгнул у рынка, взял такси, попетлял по улицам. Было пять вечера, когда он подергал колокольчик на Вирмализе и прислушался, надеясь, что мать Леммикки еще на работе и дверь откроет ему Иви Йыги.

Дверь открыла мать… И не захлопнула ее перед носом, а пригласила войти; молча, одетая не по-домашнему, она ввела его в комнату, повернулась к нему спиной и, стоя у окна, закурила. Иви Йыги блаженствовал: водочка в графинчике, глаза как у той селедки, что распростерлась по овальному блюду.

— Где мо жена?

Ответил — по-эстонски — Иви, отец или отчим. Зато по-русски заговорила мать, продолжая смотреть в окно, окутываясь сигаретным дымом. Ни визга в голосе, ни шипения, тем более возмутили Алныкина слова антисоветски настроенной тещи. Лилли Кыусаар сообщила, что не отдаст дочь ни этой власти, ни русскому офицеру, представителю этой власти, которую она ненавидит, потому что она сломала жизнь всем эстонцам, ей самой, отцу Леммикки и, оказывается, Леммикки тоже. Ничего нельзя скрыть, живя под пятой русских, до всего доберутся, найдут негодяя и подошлют к девочке, чтоб разнюхать, разведать и, спасая себя, оболгать, арестовать, посадить! Нет, не видать ни ему, ни власти дочери Ральфа Лаанпере! Она сама, Лилли Кыусаар, пойдет в тюрьму, но избавит дочь от большевистских застенков!

Слишком много сказано было, чтобы сразу все понять; уходя, Алныкин заглянул на кухню, и наконец-то теща перешла на крик: «И ты с обыском?» Лицо перекошено, пальцы вздетых рук — как когти пикирующей птицы.

— Да хватит вам… — укоризненно проговорил Алныкин. Он хотел глянуть, какие столики и ящики на кухне, чтоб такие же купить или сделать для дома, где будет хозяйкою Леммикки.

Майора Синцова нашел там, где тот и должен быть: в комендатуре. Мгновенно узнав Алныкина, он недобро усмехнулся, строевыми глазами проехался по фуражке, кителю, брюкам и ботинкам его. На вопрос, как связаться с Янковским, ответил, как и положено, издевательски: «Не знаю и знать не хочу!» — Но телефон у него должен быть!

— Нет телефона! — рявкнул майор. — Янковский временно отстранен от должности!

— За что? — поинтересовался Алныкин, по ему неизвестной причине тоже от должности отстраненный.

Майор побагровел:

— И ты спрашиваешь это у меня?! У себя спроси!

Не прикасаясь к Алныкину ни рукой, ни ногой, он тем не менее вытолкал его из комендатуры. Было бы совсем глупо просить у него какую-нибудь бумажку для администраторов гостиниц, чтоб те расщедрились на коечку в многоместном номере: «От своего имени черкни записочку!» — так наверняка заорал бы Синцов. Два тральщика стояли в Минной гавани, не из Порккала-Удда, но с родным полотнищем на флагштоке, диванчик в кают-компании обеспечен, гостиницы забиты охочим до моря людом, город наводнен туристами. Однако что-то мешало Алныкину искать приют на боевых кораблях и плавсредствах базы, надо было обдумать то, что услышал он от матери Леммикки, и понять наконец, что случилось с нею и где она. «Кельнер, юкс сада грамм и кружку олу!» — по-русски и по-эстонски сразу заказал он в пивной. Эстонского вида парень, которому он якобы сломал жизнь, поставил перед ним и пиво и водку. Русская официантка накормила Алныкина в столовой Дома офицеров, где ко всем были гостеприимны, даже к тем, кого, как Янковского и Алныкина, отстранили от исполнения обязанностей по должности. Официантка же и подсказала, куда идти на ночевку. Студенческое общежитие гомонило голосами школьников из Ленинграда и Минска, на Алныкина они посматривали с почтением и называли «дяденькой». Он закрылся в подсобке, отведенной дл бытовых нужд, и развалился на топчане; пахло чаем и выглаженным бельем. Эта противная баба Лилли Кыусаар сказала больше, чем хотела. Леммикки не арестована, а спрятана ею, но за Леммикки приходили какие-то люди с разрешением на арест и обыск.