Сергей Мильшин - Атаман

— Даже взнуздать успели! — Дед возмущенно поерзал и, отыскав удобное положение, прижался щекой к теплому прикладу, — Ну, получай, вражина.

Выстрел хлестнул по ушам. Черкеса словно толкнули в спину. Он ткнулся головой в морду Майки и, выпустив повод, с хрипом опустился на колени. Кобыла, воспользовавшись неожиданной свободой, тут же выхватила у почему-то несопротивляющегося врага кусок щеки вместе с губами и кончиком носа. Тот, заливая теплую землю кровью, молчком завалился под копыта Майке. Она брезгливо вытолкнула длинным языком чужую плоть изо рта и отпрянула. Быстро развернувшись, кобыла заскочила обратно в конюшню. Муром сразу затих. Дед Тимка обернулся к Пелагее, которая сидела рядом зажмурившись и зажимая уши ладонями.

— Патрон!

Бабка, словно очнувшись, вздрогнула, нашарила на рушнике звякнувшие патроны и живо протянула один мужу.

Из овчарни выскочили все трое. Двое бросились к лежащему черкесу и склонились над ним, один скинул винтовку с плеча и, не сообразив, откуда стреляли, остановился в растерянности в цетре двора, переводя взгляд с суетящихся товарищей на производящий нежилое впечатление дом. Его-то дед Тимка и выбрал следующей жертвой. На мгновенье их взгляды встретились, но выражение черных бестолково распахнутых глаз не успело отреагировать на появление в пределах видимости стрелка — старика с берданкой у плеча. Снова громыхнул выстрел, на этот раз, показалось, не так громко, слух быстро адаптировался к резкому звуку. Черкес ссутулился и уже мертвый кулем завалился на бок — пуля попала чуть выше правой брови. Дед зарядил третий патрон. Выглянул в проем — никого. Враги, похоже, поняли, что против них действует серьезный противник, и попрятались. В этот момент еще раз громко хлопнуло, пуля с чмоком вошла в балку над головой деда. Старик пригнулся.

— Ага, очнулись, — он насмешливо кхекнул, — думают — я их испугаюсь, а то я не знаю, откуда они могут стрелять… Идем вниз, здесь нам больше делать нечего. Пора менять диспозицию.

Две сумрачные фигуры, кряхтя и поругиваясь, торопливо поползли к крышке чердака. Стараясь не скрипнуть, подняли ее. Опустив голову вниз, дед на минуту замер, прислушиваясь. Тихо стучали «англицкие» ходики, подаренные старику Обществом к семидесятилетию. За печкой выводила рулады цикада. Не услышав ничего подозрительного, спустились вниз. Старик на полусогнутых, держа перед собой бердану, не без труда добрался до ближайшего окошка. Бабка — за ним. Осторожно выглянул в уголке. Во дворе было обманчиво тихо. Дед вскарабкался на лавку у стены с ногами и, вытянув шею, выглянул в окошко сверху.

— Вижу, вижу, — тихо проговорил он, — вот он еще один. Слышь, бабка, за корытом сидит, на чердак пялится. Вот дуболом, его же сверху как на блюдечке видно, да и отсюда тоже. Вояка, блин. Патрон!

Зарядив бердану, старик поудобней устроился на лавке и тихо толкнул форточку. Та распахнулась без шума. Он прицелился, стараясь не выставлять ствол наружу. «Ба-бах» — коротко громыхнуло. Тело за корытом дернулось и затихло. Старик тут же вставил новый патрон. И почти не целясь, выстрелил еще раз. Стоявший на колене у забора черкес, выцеливавший вспышку оружия старика, и, к его несчастью задержавшийся с выстрелом, выронил винтовку и мягко клюнул в землю. Дед опередил свою смерть всего на мгновение.

— Четвертый готов, — дед Тимка неторопливо сполз с лавки и, усевшись, спокойно принял от бабки еще один заряд. — Ну вот, а ты говоришь старый, старый… а я вон их как.

В следующий момент стекло в окне вдребезги разлетелось, два выстрела, раздавшиеся почти одновременно, заставили старика свалиться на пол и зажать голову руками. Пелагея коротко взвыла и, дрожа всем телом, крепко прижала старика к доскам пола.

— Тихо ты, старая, раздавишь, — негромко ругнулся он и поднял голову, — стекло изничтожили ироды. Поползли к тому окну, — он столкнул с себя тихо подвывающую старуху, высвободил из-под нее верную берданку и быстро посеменил на коленях вдоль стены. Пелагея не отставала.

Едва они устроился у следующего окна — старик на полу, выглядывая одним глазом в уголке рамы, старуха — за его спиной, прижавшись к беленой стенке, как во дворе снова прогремели два выстрела и на пол сыпанулись последние останки чудом удержавшегося в раме стекла. Дед инстинктивно втянул голову, но наблюдение за двором не прекратил. Он успел углядеть оба выстрела. Стрелки, наученные горьким опытом товарищей, стреляли, почти не высовываясь из-за густого плетня, которым был обнесен двор. Достать их там было нелегко. Дед сел под окном и, задумавшись, взглянул на супругу. Пелагея, пригибаясь, протягивала ему очередной патрон.