Евгения Берлина - Чужой Бог

— Устраиваться на работу пришли? — спросил начальник отдела кадров.

Акаюмова медленно кивнула и уставилась на него влажными от напряжения глазами. Он сказал:

— Профессию назовите, образование. «Изучает, — подумала Валентина Петровна. — Приглядывается». Вслух она сказала:

— Дело наше простое.

Начальник отдела кадров внимательно на неё посмотрел, встал и прошёлся по комнате. Он был сутулым, аккуратным мужчиной с продолговатым лицом. «Думает, — решила Акаюмова. — Изучает».

Он остановился около неё и строго спросил:

— Последнее место работы? «Начальник, — подумала Акаюмова. — Тоже мне».

Он как будто что-то вспомнил, улыбнулся и сказал:

— Не стесняйтесь, мы здесь одни, поговорим.

«Мужчина, — подумала Акаюмова. — Известное дело». Она подозрительно посмотрела на закрытую дверь, потом на начальника отдела кадров и сердито сказала:

— Лифтёром работала, уборщицей.

Он стоял, не двигаясь, ожидая, что она ещё скажет. «Сейчас рядом сядет», — подумала Валентина Петровна и почувствовала лёгкий озноб. Но он подошёл к столу и сказал:

— Документы попрошу.

«Серьёзный мужчина», — подумала Акаюмова, подавая ему паспорт и трудовую книжку. «Сначала паспорт посмотрел, год рождения, наверное», — думала Акаюмова.

— Кем же вы работать хотите? — вздохнув, спросил он.

«Секретарша у него что-то бойкая», — с беспокойством подумала Акаюмова.

— Отвечайте же, — громко и немного сердито сказал он.

«Ишь расходился, — добродушно подумала Акаюмова. — Будто дома с похмелья».

Он опять встал. Валентина Петровна покраснела и опустила глаза.

— Ну вот что, — сказал он нетерпеливо. — Мне курьер, нужен. Пойдёте?

Она чуть кивнула.

Пока он оформлял бумаги, Валентина Петровна по-женски внимательно оглядывала его одежду, заметила маленькую дырочку на рубашке и жалостливо посмотрела на его наклонённое лицо. Она вышла на улицу. Думы у неё были лёгкие, в трамвае она усмехалась.

В зале было душно. Иван Петрович тонко улыбнулся и поправил колпак, расшитый золотыми звёздами.

— Сейчас будем угадывать мысли на расстоянии, — сказал он. — Попрошу думать о производстве.

Сразу тысячи мыслей полетели к нему по воздуху. Механический цех просил новое оборудование, контролёры ОТК ругали бракоделов, были неоформившиеся мысли типа: «Я не люблю Фёдорову», «Хочу большой зарплаты». Затем в воздухе поболталось несколько бутылок, но Иван Петрович мысленно направил их к запасному выходу. Поколебавшись, он скрестил несколько мыслей о любви — их обладатели сидели в разных концах зала.

И только одна мысль не давала ему покоя, она мощно лилась откуда-то сверху, была проста и однозначна, как дыхание, и звучала так: «А мне плевать».

Иван Петрович повеселил немного зал, угадав мысли уборщицы тёти Кати, которая думала: «Натоптали, насорили», потом прочитал в глазах заведующей планово-финансовым отделом смету на будущий год, угадал несколько мелких мыслей завхоза.

«А мне плевать!» — зычно раздалось в его голове, и взгляд его встретился со взглядом солидного мужчины, сидящего в первом ряду.

«Представьтесь», — мысленно приказал Херувимов.

«Кристаллов, директор», — мысленно сказал мужчина из первого ряда.

Силой своего дара Иван Петрович заставил мужчину встать и подняться на сцену. Затем Иван Петрович начал сеанс гипноза.

«Вы молоды, — внушал он Кристаллову. — Вы красивы». Директор приободрился, улыбка застыла на его загипнотизированном лице.

«Я завод, мои цехи раскинулись на сотни квадратных метров, — продолжал Иван Петрович. — Любите ли вы меня?»

Кристаллов с напряжением уставился на него, в лице его что-то будто прояснилось. «Не люблю, — с облегчением подумал он. — Мне на тебя плевать».

Поздно вечером ревизор главка Иван Петрович писал служебную записку. Среди прочего он подчёркивал, что директор завода явно не пригоден для такой должности.

Волшебный колпак лежал рядом.

Роза Леопольдовна Бабкина вернулась в полдень с рынка, поставила сумки на кухне и торопливо съела немного каши. Потом она достала из шкафа сумочку из чёрной лакированной кожи и надела соломенную шляпу, украшенную красной ленточкой. Проходя через прихожую, она остановилась перед зеркалом. Томность была в её взгляде.