Евгения Берлина - Чужой Бог

Да, если бы не Лена, взбалмошная, безумная Лена, готовая пойти на любую глупость, всё испытать на себе. Где она сейчас? Среди бандитов, наркоманов, больных? Бедная, глупая девочка.

Вадим в эти минуты тоже думал о том, что, как бы ни был бесчестен и озлоблен мир, в нем «жить можно, только надо успокоиться и не обращать внимания…»

В своей комнатке, ночью, голодный и усталый после часов поисков, ждал он рассвета и боялся наступающего дня.

Он сам не понимал, чего же ему бояться? Любимец коммерческого директора Игоря Грапского, подающий надежды юный коммерсант. Даже случай с Леной всего лишь именно случай, эпизод, не больше.

Вадим ходил по комнате в расстёгнутой рубашке, растрёпанный, болела ступня, стёртая в узком ботинке, хотелось спать, но он не разрешал себе спать.

«О чем же это мне думать надо? Как это ненужно всё, надо просто успокоиться. Она ведь жива, я её видел на бульваре, и сама виновата, — значит, уладится всё так, как у всех, родители потом выдадут замуж, не за меня, конечно».

Все эти слова были как будто правдой, но он знал, что они были, как и его мысли о карьере, будущем, знакомствах, они были не главной правдой, а та, главная правда, ради которой можно было любить, страдать, жертвовать (правда — быть человеком), — эта главная правда была отчего-то сокрыта для него, и чем больше он пытался думать о ней, даже вспоминать, возвращать себя прежнего, доверчивого, чистого мальчика из далёкого детства, чтобы думать о ней, эта правда о жизни людей и их страданий была закрыта для него.

Когда он думал о том, что мир зол и бесчестен, — он опять меньше всего думал о том, что зло — в нем самом, в других людях, что мир — это и каждый отдельный человек.

Но даже если бы что-то и натолкнуло его на эту мысль, выстраданную многими, он бы теперь побоялся так думать, у него не хватило бы мужества.

Вадим подошёл к окошку, стоял, облокотившись на подоконник, — рассвет только обозначился, небу стало свободнее.

Он думал о том, что добьётся многого, станет богатым человеком, сейчас возможность есть, хватило бы только силы, напора, надо дело делать и не оглядываться, что угодно делать, торговать, дороги строить, частный банк открыть — главное, не оглядываться, не думать.

Наконец-то можно было легко вздохнуть, попытаться улыбнуться. Он решил, что надо идти к Илье Михайловичу, узнать, пришла ли Лена. Сейчас ещё рано, чуть позднее, прогуляться, кофе попить на вокзале, там с восьми открывают. И идти к ним.

Избитую бомжиху давно увезла «скорая помощь», а Саша стоял у подъезда. Попрощались и ушли отсыпаться его друзья, всю ночь помогавшие ему. Но Саша отчего-то надеялся, что Вадим вернётся, точнее, он хотел, чтобы Вадим вернулся и поговорил с ним.

«Его оставлять в таком состоянии нельзя, — думал Саша. — Что с ним делается? Как он живёт? Настоящее «воплощённое зло» — вошёл, готовый кричать, бить, убивать».

Саша старался думать о Вадиме снисходительно, добродушно, не возмущаясь, он поставил себе правилом думать так обо всех людях.

Зачем он сделал это принципом своей жизни? Саша сам бы не ответил, запутался бы в долгих объяснениях.

Особое свойство души — жалеть — он унаследовал от своей бабушки, которая и в Бога как будто не верила, а говорила, что знает: надо жить, жалея, так, а не иначе. И помогала соседям, знакомым, даже случайным людям, но в отличие от Саши за себя умела постоять и себя жалеть не забывала. Умирая, всё жалела себя, говорила: «Похудела-то как, голубушка. А хороша была».

И Сашины теории перед её мужеством казались немощными, и сам он был до конца ни в чем не уверен.

Саша хотел увидеть Вадима даже не столько из-за того, что боялся за него в эту ночь. Мыслью подсознательной, неопределённой, а потому более притягательной было стремление довериться силе, живущей в Вадиме. Притягательность этой силы была в опасности, которую она несла для Саши.

«Наверняка найду его, если пойду по центральным улицам, здесь светло, он, верно, бродит, как зверь», — говорил себе Саша.

Они встретились на Садовом кольце, недалеко от дома Вадима. Если Саша обрадовался, закричал издали Вадиму, то Вадим недовольно скривил лицо и, видимо, хотел спрятаться, но нынешнее его ощущение будущего успеха, гордость не позволили ему двинуться назад, но и вперёд он не пошёл, стоял и ждал, когда Саша сам подбежит.

— Я искал тебя, думал помочь, — робко сказал Саша.

— Что — помочь? Ты забыл, я ударил тебя, — медленно произнёс Вадим.