Хербьерг Вассму - Сын счастья

— Анна на него рассердилась.

— За что?

— Вернее, она рассердилась на меня…

Он набил трубку и раскурил ее. Когда он затягивался, щеки у него глубоко западали.

— Скажите, новоиспеченный доктор, у вас серьезные намерения? Я вас правильно понимаю? Раз вы пришли сюда…

Вот оно! Я должен был предвидеть, что дело примет именно такой оборот.

— Что толку, это ничего не изменит! — сказал я.

— Странная точка зрения.

Если бы я сказал ему, что соблазнил его дочь в постели Акселя, он просто вышвырнул бы меня из дома. Или сказал бы, что теперь мы с Анной вынуждены пожениться. Если бы я поведал ему о моем ребенке, он, возможно, проявил бы немного больше понимания, но все равно вышвырнул бы меня из дома.

Я проявил бы смелость, сказав то или другое. Но я не сказал ничего.

Тем не менее наш разговор растянулся на несколько рюмок. Профессор наблюдал за мной. Я был грешен. Но профессор не был ни пастором, ни хирургом. Возмущенных слов я от него не услышал.

Занимался день, и в темноте комнаты начала проступать красная плюшевая мебель. Я различил потертые места на сиденьях. На подлокотниках вольтеровского кресла, что стояло в углу, были жирные пятна. Небольшая уютная интеллигентная гостиная. Совсем не мещанская, какой она показалась мне в первый раз.

— Как вы намерены поступить, господин Грёнэльв? — спросил он. Словно ему требовалось узнать еще кое-какие подробности, прежде чем сможет сообщить мне о моей болезни.

— Я бы хотел, господин профессор, чтобы близкий Анне человек…

— Замолвил за вас словечко?

— Нет, нет! Это невозможно!

— Значит, в этом мы не расходимся. Так что же?

— Что вы мне посоветуете, господин профессор?

— Поезжайте домой в Норвегию. Дайте Анне возможность все забыть. Самое лучшее, если она выйдет замуж за Акселя. Я так полагаю. У женщин бывают свои причуды. А Анна к тому же очень волевая женщина. Она уже проплакала полгода в Лондоне. Но если у вас серьезные намерения, поговорите с Акселем! Какая-то глупая история! Вы оба взрослые мужчины, готовые начать самостоятельную жизнь, заняться врачебной практикой, — прибавил он и подавил зевок.

— Господин профессор, вы верите в любовь?

Я встретился с ним глазами. В них мелькнуло что-то похожее на улыбку. Почти дружелюбную. Вертя в пальцах рюмку, он ответил:

— Любовь… Как вам сказать… Я полагаю, что у вас имеется свое определение любви… Я мало вас знаю. То, что вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной, свидетельствует в вашу пользу, хотя время для этого вы выбрали не совсем удачно… И все-таки я не знаю, любовь ли заставила вас так поступить. Я не знаю, есть ли у вас какие-то долги. Не знаю, сможете ли вы содержать жену. Не знаю, понравится ли Анне в вашем темном полушарии, где полгода стоит зима. Однако… я не стану ее отговаривать, если она сама решит выйти за вас замуж. А вот ее мать непременно станет. Но Анна упряма… необыкновенно упряма. Это может оказаться для вас роковым. Вот все, что я пока могу сказать вам о любви.

Он с улыбкой осушил рюмку.

— А теперь неплохо бы немного поспать. За одну ночь мир все равно не спасти, — прибавил он и протянул мне руку.

В дверях появилась Анна. Ее лицо, обычно золотистого цвета, было серое и измученное. Глаза горели.

— Анна! Ты еще не легла? — воскликнул профессор.

— Я слышала все, о чем вы говорили!

— Вот как? Подслушивала под дверью? Ну и что скажешь?

— Вы решали мое будущее, словно я какая-то вещь!

— Так-так! — проговорил профессор.

— Я не собираюсь ехать в Нурланд. Ни в гости, ни тем более чтобы выйти там замуж. Ваши мужские интриги слишком мелки для меня! Слишком неинтересны!

Слышите? Но я не собираюсь также войти в пасторскую семью Акселя. Я намерена снова поехать в Лондон и найти там что-нибудь получше!

Ведьма, летающая в Иванову ночь! Она была не похожа сама на себя. Ее изящное, всегда безукоризненное платье было измято. Волосы растрепаны. Из-под юбки виднелись голые ноги. Кружева у шеи и на рукавах обвисли, словно она ходила под дождем. Она сжала кулаки, спрятав в них большие пальцы, и, как щит, держала их перед собой. Грудь ее напоминала с трудом работающие мехи.

По-моему, она никогда не была так прекрасна.

— Даю вам десять минут, молодой человек, попробуйте до чего-нибудь договориться, — сказал профессор. — Потом я вернусь и выпущу вас из дома. — Он вышел из комнаты.

— Может, ты все-таки поехала бы со мной, Анна? — спросил я еще до того, как он закрыл за собой дверь.