Наталия Терентьева - Училка

— Ты собираешься на концерт?

— Да. Отменить его нельзя. Невозможно. Это главный концерт года, для нас. Юбилейный. Сегодня десять лет нашему оркестру. Приедет президент страны.

Я не успела подивиться сдержанности Андриса и тому, как просто и очень запоздало он говорит об этом. Другая реальность. Много концертов, много самых главных, много юбилеев, много столиц и президентов.

— Попробуй сжать пальцы, — сказала я. — Получается? Не больно?

— Больно. Но терпеть можно.

— А поднять руку? Помахать ладонью?

Андрис, сжав губы, двигал руками.

— Думаю, кости целы, — сказал он. — Больно, но в глазах не черно. Особенно с такой отважной медсестрой. — Он взглянул на меня и погладил тыльной стороной ладони, не испачканной в крови. И совершенно некстати по всему телу побежала радость, яркими пузырьками, как будто наполненными веселящим газом с ясным эффектом антигравитации. Ноги не чувствуют землю, идти становится легко, вокруг все светлее… Я одернула себя.

— Пойдем, Андрис, промоем раны хотя бы водой. Тут… ой, осторожно… очень сильно разорвана рука. Думаю, придется зашить. Больно?

Он посмотрел на меня повеселевшими глазами:

— Не очень. Спасибо.

Я пожала плечами:

— Да за что? Это эстонским националистам спасибо. Помогли выявить нашу сплоченность и боевой дух. Я могла еще много лет не увидеть, как ты дерешься.

Я увидела хороший и спокойный взгляд Андриса. И услышала свои собственные слова.

— Могла и не увидеть, — подтвердил он. — Но теперь ты знаешь, что я не только нравлюсь женщинам. А еще и дерусь.

— Попроси, может быть, в ресторане есть перекись водорода или йод, — ответила я.

Андрис кивнул, крикнул что-то официантам, которые стояли теперь, выстроившись в ряд. Где только они были, когда несколько минут назад громко ржали и улюлюкали эстонские парни, обступая нас?

Мы не успели дойти до крана с водой, как приехала красивая, сверкающая Ambulance — «Скорая помощь». Андрису быстро промыли все раны, оказавшиеся не очень глубокими, зашивать не пришлось, но перевязали и руку, и голову. Андрис смеялся, протестовал, подмигивал мне, когда ему бинтовали голову. Врач обратился ко мне по-латышски. Я покачала головой:

— Увы, не понимаю.

Тогда он повторил по-русски, с некоторым затруднением подбирая и склоняя слова:

— Не нужно снимать повязка. Хочет снять, говорит, сегодня будет выступать.

— Будет, будет, — подтвердил Андрис.

— Что, музыкант? — спросил врач довольно небрежно.

Андриса не знают! Он не звезда в настоящем смысле слова! Его знают местные официанты, потому что он ходит в этот ресторан с Анжеем, гостями из Москвы и белокурыми студентками Консерватории. (Интересно, она латышка? Наверняка.) Президент Латвии его знает, разумеется, и министр культуры. А вот врач Амбуленции, Скорой латышской помощи, не знает его в лицо. Не любит классическую музыку и не знает. Это неплохо. Потому что дружить со звездами неудобно и странно. Все оглядываются, шага не пройдешь без любопытных взглядов. А так — здорово. Вроде человек известный, достойный, но совершенно не интересный массовым журналам и любознательным обывателям, которые в любой стране одинаковы.

Я оглянулась, где дети. Понятно. Взрослые потом долго обсуждают такие происшествия. А дети еще и проигрывают. Никитос и Анжей показывали друг другу, как именно дрался с эстонскими неофашистами Андрис, а Настя, оживленная и совершенно не плачущая, пыталась оторвать от пола огромный деревянный стул, чтобы, очевидно, тоже показать, как этот стул бросила в парней я, спасая известного латышского музыканта, альтиста и дирижера.

Подошедший официант сказал Андрису что-то по-латышски. Тот ответил и кивнул на меня. Официант с большим трудом проговорил по-русски:

— Всё… готово. Можно-о… приносить?

— Можно, — сказала я. — Даже нужно. Народ! — позвала я детей. — Заворачивайте сюда!

— Если я так студентам скажу в Консерватории, это будет нормально? Не сленг? — улыбнулся Андрис.

— Особенно одной, с такой вот… — Я изобразила рукой взбитую шапочку кудряшек вокруг головы.

— Ого, да вы ревнивы! — засмеялся Андрис. — Если ты увидишь сегодня еще двух моих скрипачек…

— Двух? — уточнила я.

Андрис покивал, все так же смеясь.

— Да-да-да, особенно двух.

— Мне придется тебя делить на шесть, на восемь, на три?

— Тебе придется относиться философски к некоторым особенностям моей жизни.

— Я понимаю. Если мужчина известный и талантливый, но нехорош собой, его мало кто будет обнимать, целовать после концертов, спектаклей. Нет, найдутся оригиналки, конечно. Но если человек слишком красивый…