Так будьте, последние весны, снежно легки и весомы.
Среди объедков и вздохов кончается долгий пир.
Мы вам завещаем, дети, разгульные хромосомы
И этот донельзя засранный, а все же прекрасный мир.
Посмотрите, как трудно рождается слово,
Как боится, что поздно, что все ни к чему,
Что все та же тщета повторяется снова —
Вы касаньем руки помогите ему.
Вы же видите — жар и напор порастрачен,
Будто камни, слова упадают во тьму,
Будто каждый порыв на виду одурачен…
Вы сиянием глаз помогите ему.
Если грустен мой взор, то затем, что он видит
На два хода вперед — что куда, что к чему,
Видит облик начал в окончательном виде…
Вы улыбкой своей помогите ему.
А когда пошатнется усталое тело,
Все теряя — одежды и слов бахрому,
Вы подставьте с плечом вашу юную смелость,
Кое-как устоять помогите ему.
Зеленая трава — какое чудо.
Уходят поколенья и слова,
Землей я стану и травой пребуду,
Покуда на планете есть трава.
Зеленая трава — какое чудо,
Мильоны жизней, трепетно легки,
Мы вышли из земли, мы все оттуда,
Крапивы семя, травы, лепестки…
Души и мысли странные причуды,
Слеза любви в протянутой горсти…
Зеленая трава — какое чудо.
Я слышу, нам травою прорасти.
Томашув
Перевод из Тувима
А может, нам с тобой в Тумашув
Сбежать хоть на день, мой любимый.
Там, может, в сумерках янтарных
Все тишь сентябрьская стынет.
В том белом доме, в том покое,
Где все стоит теперь чужое,
Наш разговор печальный, давний
Должны закончить мы с тобою.
Из ясных глаз моих ложится
Слезою след к губам соленый.
А ты молчишь, не отвечаешь
И виноград ты ешь зеленый.
Тот дом покинутый, та зала
И до сих пор понять не в силах:
Вносили люди чью-то мебель,
Потом в раздумье выходили.
А все же много там осталось,
И тишь сентябрьская стынет…
Так, может, снова нам хоть на день
Сбежать в Томашув, мой любимый.
Глаза мои поют с мольбою:
«Ду хольде кунст».
И сердце рвется, и надо ехать,
Дал уж руку.
В руке моей она спокойна,
И уезжаю, тебя оставив.
Как сон, беседа наша рвется,
Благословляю, проклинаю:
«Ду хольде кунст» —
И все, без слова…
А может, там с тобой в Томашув
Сбежать хоть на день, мой любимый.
Там, может, в сумерках янтарных
Все тишь сентябрьская стынет.
Из ясных глаз моих ложится
Слезою след к губам соленый.
А ты молчишь, не отвечаешь
И виноград ты ешь зеленый.
А у нас на Валдае дожди,
От земли и до неба дожди.
Ты меня этим летом не жди —
Между нами стеною дожди.
И в лесу дождевые межи,
И под серою дымкой Ужин…
Может, все ж мне вернуться, скажи,
К вам, покуда не стал я чужим.
Забываю, как солнца тепло,
Я улыбку твою и черты.
Кабы к нам тебя вдруг занесло,
То достало бы нам теплоты.
А пока над Валдаем туман
И над лесом колдуют ветра,
Криков птичьих полночный обман
И надежды просвет до утра.
Голубая звезда над Чегетом
Голубая звезда над Чегетом
В снежно-звездной морозной пыли.
А друзья разбежались по свету —
Ты видна ль им в нездешней дали?
Этой жизни коротенький промельк
У горы, у звезды на виду —
Я живу в обезлюдевшем доме
На безлюдья синеющем льду.
И беседой ночной не согрета,
Тихо катится ночь в пустоте,
И к утру догорает комета
С дымом горечи на хвосте.
Но рассветного часа усталость
Не смиряет полночную боль.
Если б знали мы, сколько осталось
Нам топтать снеговую юдоль?
Если б знали, что ждет на рассвете,
Если б знали, где кроется свет…
Но безмолвно кружится планета
В зимнем кружеве синих планет.
Валерий Афанасьевич Мякушков, далее именующий себя Редактором (1918–1983), был уроженцем г. Томилино, трудился в качестве младшего и даже старшего редактора в нескольких московских издательствах («Искусство», «Профиздат», «Коммунальное хозяйство», «Гослитиздат» и др.). Член партии с 1949 г. Вышел из партии посмертно, в связи с переездом семьи в Калинин (сведения получены издателем от семьи покойного В. А. Мякушкова).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу