Белва Плейн - Бессмертник

— Что ты сказала?

— Я сказала: выйди отсюда.

— Что ты такое говоришь? Вот Руфь, она согрела суп…

— Лучшая помощь сейчас — уйти. Нет, вот что, подай-ка мне прежде плед из платяного шкафа, толстый синий плед, с верхней полки.

Она укрыла Эрика, притворила поплотнее дверь и села на край кровати.

— Теперь плачь, — скомандовала она. — Видит Бог, у тебя довольно причин. Надо выплакать все. Плачь погромче, никто не услышит.

На миг открылось его смятенное, зареванное лицо, потом голова нырнула под плед, и кровать заходила ходуном от рыданий. Горе наконец выплеснулось, он рыдал в голос, прерывисто, не успевая вздохнуть, разрывая тишину, разрывая сердце.

Что может он думать о мире, в котором его близкие всегда умирают? Он дважды, уже дважды лишился семьи и дома. Вдруг он боится, что мы с Джозефом тоже умрем? И думает, куда он тогда денется? Может, надо поговорить с ним об этом? Не сегодня, конечно, только не сегодня.

Совсем еще ребенок. Мы-то думаем: высокий, умный, говорит рассудительно и красиво, так, значит, справится со своим горем в одиночку? Мы и сами, взрослые, едва справляемся, где уж ему? Одна нога торчит из-под сбившегося пледа, рука закинута за голову. Тощая детская рука, а ладонь большая, мужская. И голос ломкий: то басит, то срывается на писк. И первый пушок на щеках — такой маленький, такой долгожданный. Как внимательно он рассматривает по утрам свои щеки и подбородок. Мори в этом возрасте завел карманное зеркальце и каждое утро первым делом подскакивал к окну.

— Плачь, плачь, — повторила она. — Тебе есть о чем поплакать.

Прошло еще несколько минут — сколько? пять? пятнадцать? — и из-под окончательно сбившегося пледа выпросталась голова. Легла Анне на плечо. Она обняла, притянула Эрика к себе, прижалась щекой к щеке. Они сидели, чуть покачиваясь, и слезы высыхали, уступая место долгим прерывистым вздохам. Иногда прорывался всхлип, и снова — судорожные, прерывистые вздохи. Но вот они стали длиннее, глубже, спокойнее. Вот он уже дышит ровно.

— Ну и вот, ну и вот… — приговаривала она.

— Я не сплю, — пробормотал Эрик. — Ты думала, я заснул?

— Нет.

— А где дедушка? Мне надо ему что-то сказать.

— Дедушка наверняка ходит по коридору под дверью, заложив руки за спину. Он всегда так ходит, когда очень расстроен. Позвать?

— Да.

— Джозеф! — окликнула она. Дверь тут же открылась. — Эрик зовет.

Голова Эрика снова скрылась под спасительным пледом, и оттуда донесся тихий голос:

— Я хотел сказать… Это неправда, что я вас ненавижу. Это не так.

— Мы знаем, что не так, — хрипло сказал Джозеф. — Мы знаем.

— Джордж голоден, — сказал Эрик.

— Я его покормил. Он был очень голодный. Теперь спит в гостиной.

— Я, наверно, тоже посплю. Ужасно хочется…

— Да-да, — сказала Анна. — Ложись, я тебя накрою.

— Может, сперва дать ему поесть? — спросил Джозеф.

— Не надо. Пускай спит. А утром поест до отвала.

— Дай-ка я подоткну плед, — отстранил ее Джозеф.

Он подтыкал старательно и неловко, но она знала, что ему необходимо, совершенно необходимо сделать для Эрика хоть что-нибудь, хоть самую малость.

Господи, ради Джозефа, ради меня, не дай потерять и этого мальчика! Виноваты ли мы в сегодняшнем? Можно ли вообще когда-нибудь с уверенностью сказать: поступи я так-то и так-то, все бы сложилось иначе? Но если мы виноваты, дай нам Бог не повторять больше своих ошибок.

В дрожащем воздухе все сдвинуто, смещено; граница между небом, морем и песком стерта, и все они вместе — точно огромная сияющая сфера; фигуры людей похожи на красные и синие точки с картины какого-нибудь пуантилиста. Отчетливы только звуки. Можно услышать друг друга, стоя на разных концах пляжа. Так обычно разносятся звуки по снежной равнине.

На мелководье смеются малыши. Точнее, смеется Джимми. Эрик держит его под пузом и учит плавать, а кроха заливается восторженным смехом и ничуть не боится, хотя ему всего два с половиной года. Стив, с которого Эрик начал урок, вопил и сопротивлялся.

— Странно, что старший боится, а младший нет, — заметила Анна.

— Джимми у нас крепкий парень, — довольно хмыкнул Джозеф. Он ценит крепких людей.

Айрис промолчала. Она положила книгу обложкой вверх на свой огромный живот, точно на полку. Всего на шестом месяце, но с виду — вот-вот рожать. Она задумчиво смотрела на сыновей. Люди уже начинают думать, что Джимми — старший. Ростом он почти со Стива, а когда они сидят, разница скрадывается, и Джимми выглядит даже покрепче, пошире в плечах. Вот и сегодня утром, едва они приехали на пляж, подошла поздороваться миссис Малоун и перепутала мальчиков.