Беник Сейранян - Пути и судьбы

Взирая на этих людей со своих профессорских высот, Микаэл и радовался и грустил: он даже чувствовал в душе нечто вроде зависти к брату. Правда, и его самого уважают и даже превозносят, но все это совер-шенно не то. Арменака никто не сторонится, для всех окружающих он родной, близкий человек, что-то вроде любимого отца или брата. Сердца всех этих людей связаны с сердцем Арменака прочными, неразрывными узами.

А Микаэл? Его собственное сердце?..

Нет, лучше не думать обо всем этом.

Когда Микаэл вернулся домой, Каринэ еще не спала. Глаза у девочки были красные, припухшие. Она, видимо, плакала.

У Лены, по словам Гаян, сильно разболелась голова и она пораньше легла спать. Что заставило плакать девочку, Гаян не знала: ее долго не было дома — ходила за покупками.

Оставалось только у самой Каринэ и узнать — не больна ли она, или, может, ее кто обидел?

— Что с тобой, Карик-джан? — спрашивал ее Микаэл. — Что случилось? Почему ты не хочешь ложиться к себе в кроватку?

— Не хочу… — упрямилась девочка.

Микаэл огорчился. Ребенок с детским упорством что-то скрывает от него.

Невольно вспомнился Варшамов, встреченный им несколько дней назад — в воскресное утро, когда Микаэл водил девочку в зоологический сад.

Разговорились, вспомнили госпиталь, хохотушку Дусю.

— А что Анна, пишет? — осторожно спросил Варшамов.

Микаэл не ответил. Варшамов понял, что бередит сердечную рану, однако не сдержался:

— Девочка что-то плохо выглядит, не больна ли? Должно быть, скучает по матери?

Да, Каринэ похудела. Ее всегда розовые щечки приобрели желтоватый оттенок, губы стали бесцветными, словно из них ушла кровь, глазки погрустнели. Она глядит настоящей сироткой.

— Как дома? — спрашивал Варшамов. — Никаких разговоров?

— Нет… А почему ты спрашиваешь?

— Так, просто…

Варшамов умолк, но вскоре заговорил снова:

— Неспокойна у меня совесть, а это самое страшное дело, Микаэл. Когда человека мучает совесть, ему ни еда, ни питье впрок не пойдут. Жизнь не в жизнь становится… Точно кто-то без устали шепчет ему на ухо: «Нехорошее ты сделал дело… И как только ты можешь еще по земле ходить, есть, пить, улыбаться?» Я тебе тогда еще говорил, да не послушал ты меня. Не надо было так…

— То есть как — так?

— Так, как мы с тобой сделали, я и ты… Мало во всем этом хорошего, поверь мне, Микаэл. Ты должен был ребенка взять к себе как родного, без утайки. Что в этом дурного? Сказал бы жене все открыто, честно. Эй, парень, да ведь в этом грешном мире нет ничего выше благородства, честности.

Вспомнив сейчас о словах Варшамова, Микаэл еще сильнее помрачнел и настойчиво потребовал у Гаян объяснить, что происходит с девочкой.

Гаян потупилась. Она только кусала губы и упрямо отмалчивалась; потом вдруг сорвалась с места и убежала.

Заглянув на кухню, Микаэл увидел, что Гаян собирает свои пожитки и, видимо, готовится уходить…

— Куда, Гаян? — спросил он мягко.

Девушка опять ничего не ответила. Вскоре, даже не попрощавшись, она ушла.

Каринэ уснула на диване. Микаэл осторожно взял ее на руки, отнес в спальню, раздел и, уложив в постель, заботливо укрыл одеялом.

Лена не спала.

— Гаян ушла от нас, Лена, — объявил он жене.

Неожиданный уход Гаян не удивил Лену, точно она этого ждала.

— Кто же теперь будет ухаживать за Каринэ? — спросил Микаэл, обращаясь не столько к Лене, сколько к самому себе.

— Если моя жизнь дорога тебе, если от нашей былой любви осталась хоть одна крупинка, убери куда-нибудь этого ребенка!..

Микаэл растерялся.

— Убери, убери ее из нашего дома, — давясь слезами, кричала Лена.

— Но ведь, Лена…

— Я больше не могу ее видеть…

— Слушай, так…

— Не могу ничего слышать.

— Ну подумай хоть минуту…

— Я потеряла способность думать, понимаешь?..

— Но отдаешь ты себе отчет…

— Да, вполне.

— Куда же, по-твоему, я могу ее деть, куда?

— Туда, откуда взял…

Этим все было сказано. Лена не хотела слушать больше никаких доводов, она даже пригрозила, что оденется и уйдет из дому, если Микаэл попробует сказать еще хоть одно слово. Всему есть предел, ее нервы больше не выдерживают!

В эту ночь Микаэл не сомкнул глаз. Он взволнованно шагал из угла в угол по своей комнате, изредка подходя к открытому окну и глубоко вдыхая холодный ночной воздух.

Несколько раз он ложился на диван, пытаясь дать отдых утомленному телу и напряженным нервам. Но мозг его был так возбужден, его так осаждали беспокойные мысли, что он вновь вскакивал и снова начинал метаться по комнате.