Беник Сейранян - Пути и судьбы

— Надежда на спасение, — говорил Микаэл Левону, — может появиться лишь в том случае, если мы убедимся, что опухоль пока не дала метастазов.

— А как ты думаешь, Микаэл, могут они быть, эти проклятые метастазы?

Микаэл пожал плечами.

— Не знаю. Болезнь сильно запущена, и я, откровенно говоря, боюсь… И как это до сих пор ничего мне не сообщили, надо было раньше привезти его сюда.

— Простите, Микаэл Тигранович, — вежливо вмешался в разговор Арушанян, — вы хоть и брат Арменака, но видимо плохо его знаете: он не из тех, кого просто оторвать от дела. Ведь это фанатик, человек, влюбленный в свой колхоз. Такие люди с головой уходят в работу и совершенно забывают о том, что в природе существуют болезнь или смерть. Я знаю Арменака более двадцати лет, и он всегда был таким, всегда… Попробуйте завтра выписать его из больницы, он завтра же уедет в село, и вы ничем его не удержите.

— Да, уедет, — задумчиво произнес Левон. — Это не тот Арменак, которого мы, Микаэл, помним с тобой с детства. Совсем другим стал. Он весь одержим одним стремлением, одной мечтой — сделать как можно больше для людей, для их счастья. Эти заботы так поглотили его, что он забыл о собственных болях, у него просто времени не оставалось подумать о себе.

Вдруг среди разговора Аби остановил проезжавшую мимо машину и пригласил всех садиться, а сам что-то шепнул на ухо шоферу; тот кивнул головой, и машина выехала на ближайший проспект.

— Куда? — спросил Микаэл.

Аби обернулся и умоляюще посмотрел на брата. Он не решился ответить на его вопрос, но всем видом своим, казалось, говорил: «Съедим где-нибудь вместе кусочек хлеба…»

— Меня прошу извинить, я очень занят… — отказался Микаэл.

Левон промолчал. Они отвезли Микаэла домой, и все, кроме Гегама, поехали обедать в ресторан.

Судьба Арменака волновала всех в клинике, и не только потому, что это был родной брат профессора Аразяна. Скромный и нетребовательный, Арменак не хотел никому причинять беспокойства и считал неудобным, если ему уделяли больше внимания, чем другим больным.

В солнечные дни он спускался в больничный садик, садился на одну из зеленых скамеек и беседовал с посетителями. Теперь уже все — и персонал клиники, и знакомые, навещавшие Арменака, смотрели на него, как на приговоренного к смерти. И только один человек, пожалуй, не знал об этом, не думал о смерти и не верил в нее — сам Арменак.

Арменака перевели в отдельную палату. Теперь при нем неотступно находилась жена, Рипсимэ; она и ночевала в клинике.

У больного в последнее время совершенно пропал аппетит, и Рипсимэ стоило большого труда заставить его съесть хоть что-нибудь. Язва желудка (о которой ему говорили) так извела его, что он все торопил с операцией: «Ну, пусть вырежут, и дело с концом, довольно я помучился». Однако, посоветуй ему кто-нибудь оставить все, как есть, и вернуться в село, он, пожалуй, не мешкая, так бы и сделал.

Арменак, конечно, не мог не замечать сочувственных взглядов врачей и знакомых, но они его только удивляли: и чего это все развели такую панику, когда сам он спокоен! До чего же боязливы эти люди! Или думают, что он не выдержит операции? Нет, он не таковский, ему еще положено жить: ведь у него еще столько незаконченных дел! Да и много ли он жил? Каких-нибудь пять десятков лет. Врачи находят, что сердце у него крепкое, с таким сердцем он может прожить добрых сто лет. Ну, пусть двадцать — двадцать пять им останется, а ему и семидесяти пяти хватит. Значит, ему осталась еще четверть века. Так чего же боятся эти люди?..

Весть о тяжелой болезни Арменака подняла на ноги все село. Каждый приезжавший в Тбилиси астхадзорец старался непременно попасть к нему. По воскресным дням люди добывали машину и целыми группами ехали навестить Арменака. Остановив машину у ворот клиники, они скопом вваливались во двор.

Арменак спускался в садик и беседовал с астхадзорцами, которые, перебивая друг друга, рассказывали ему о сельских делах, смеялись, балагурили и с облегченным сердцем уезжали обратно.

— Ну, ребята, ничего такого у него нет, пустяки, — обнадеживали они друг друга. — Вернется скоро. Зарежем барашка, шашлык приготовим или каурму пастушью и попируем как следует на холме у Орехового родника. Накормим его шашлычком, напоим красным вином, таким холодненьким, чтоб зубы ломило, и он у нас живо станет нашим прежним Арменаком…

В присутствии односельчан Арменак словно забывал о своей болезни, оживал, смеялся, — здоровый человек да и только! Целыми днями сидел бы с ними и говорил не наговорился о родном Астхадзоре.